Где экономика встречается с психологией? Беседа Владимира Мау и Александра Асмолова

Ректор РАНХиГС при президенте РФ Владимир Мау и академик, доктор психологических наук, директор Школы антропологии будущего РАНХиГС Александр Асмолов на встрече «Непредсказуемость: где экономика встречается с психологией» обсудили, как неопределенность, вызванная пандемией коронавируса, повлияла на личность и будущее.

Александр Асмолов, отвечая на вопрос ведущей встречи, заведующей кафедрой теории и практики медиакоммуникаций ИОН РАНХиГС Ксении Лученко о предсказании будущего в условиях неопределенности, отметил: «Каждый раз, когда мы сталкиваемся с загадкой будущего, каждый раз, когда мы на самых разных этапах истории человечества начинаем «гонки за будущим», появляются своего рода и аналитики, и эксперты, и разные кассандры. Но когда происходит в культуре всплеск кассандр, которые предсказывают будущее? Когда мы хотим понять, что с нами происходит в настоящем. Любое прогнозирование будущего – это трансформация «здесь и теперь».

Предсказатели будущего были во все времена, но они становились наиболее желанными и запрашиваемыми, когда человечество превращалось в «ежика в тумане», каким оно является и сегодня.

Рост неопределенности связан с разными динамиками сложности. Как бы мы много ни говорили о технологической сингулярности, о социальной сингулярности, прежде всего надо понимать, почему сегодня взрыв неопределенности. Один из ответов связан с тем, что порождаемые нами технологии становятся совсем другими. Мы больше, чем в прошлые века, когда творим новые технологии, не знаем, что мы сотворили. Помните замечательный феномен Пигмалиона? Он, конечно, влюбляется в Галатею. А теперь найдите мне того, кто сегодня столь же страстно влюбился в искусственный интеллект!».

Владимир Мау также подчеркнул важность технологического развития: «Я когда-то считал, что моя жизнь будет разделена на жизнь при Советском Союзе и при рыночной экономике. Но разделение «до Айфона» и «после Айфона» не менее значимо для нас и особенно для молодого поколения, чем разделение «при советском строе» и «после советского строя». И в этом смысле технологическая неопределенность сильно возрастает. С точки зрения экономики, все более понятно, экономические закономерности более очевидны. Конечно, здесь важно не столько предсказание факта, сколько предсказание даты. Например, экономические кризисы предсказывать очень просто: экономический кризис – вещь неизбежная, он точно будет, и прогнозер окажется гением. Прогноз состоит в том, чтобы предсказать месяц, квартал или хотя бы год, когда он будет. Что мы понимаем под непредсказуемостью? Мы не можем предсказывать цены на нефть, мы знаем, что они колеблются. Новый технологический поворот несет непредсказуемые экономические реалии».

Часто в условиях кризиса люди пытаются решить проблему уже имеющимися инструментами. Ксения Лученко поинтересовалась у Владимира Александровича, может ли что-то из опыта XX века пригодится пригодиться в решении сегодняшних проблем.

«Есть два подхода: пригодится может то, что можно повторить, и то, что ни в коем случае повторять нельзя. Оба опыта ценны. Но очень важно не перепутать», – ответил Владимир Мау.

Александр Григорьевич поделился своим мнением о том, как уроки прошлого отразятся на настоящем: «Огромное количество исследований в психологии показывают, что именно в ситуации тревоги и ситуации кризиса первое, что происходит, – это схлопывание перспектив. Это один из ключевых моментов стрессовой ситуации, которая проходит трехфазную динамику: сначала возникает тревога, потом мобилизация, затем или растет истощение, или происходит выход из стрессовой ситуации. В исследовании, которое провела Вероника Нуркова в Школе антропологии будущего, есть замечательная формула: «лечение памятью» – обращение к тем или иным моделям, связанным с преодолением тревожных ситуаций, кризисных ситуаций в прошлом, часто имеет психотерапевтический эффект. Обратите внимание, взрыв исторических напоминаний – что происходило с чумой, с другими тяжелейшими эпидемиологическими катастрофами – произошел неслучайно». 

Владимир Мау заметил, что ситуация с пандемией напоминает ему Первую мировую войну: «Первая мировая война оказалась абсолютно непредсказуемой. Мир был настолько глобален и настолько един, что был целый ряд работ, которые научно доказывали, что войны больше невозможны: они были невыгодны развитым странам, все монархи ведущих стран – кроме японского – были близкими родственниками. И именно потому что все были уверенны, что этого никогда не произойдет, это и случилось. Второй закон экономического прогнозирования гласит: «Кризис случается позже, чем ты его прогнозируешь, но раньше, чем ты его ожидаешь, именно поэтому ты никогда не готов к кризису».

То, что человечество попадает в серьезную проблему, когда оно расслабляется и считает, что что-то невозможно, – это очень важный урок для нас. 

Пандемия более всего сравнима с войной. Вирус – это генштаб противника: вы не знаете, что он замышляет, сколько у него резервов, сколько раз он сможет атаковать. Есть врачи как армия, которая сопротивляется. Есть ученые как разведка, которая пытается внедриться в этот штаб и понять его замыслы, найти вакцину, понять, как на него можно повлиять. Как в войне есть проблема допустимого уровня жертв. Как в войне есть вопрос о соотношении экономических и человеческих потерь – и он всегда экзистенциальный. Что лучше – голод или болезнь? Это выбор, который правительство само не может сделать, он должен быть сделан совместно с обществом».

Александр Асмолов заметил: «Мы в ряде случаев оказываемся рабами схем детерминизма, стабильности, мнимой устойчивости, линейных схем мышления. Чем они для нас опасны и рискованы? Они псевдопрогнозирующие. Они могут говорить: «Мы знаем, что будет завтра», а на самом деле делают ошибку. Известен эффект слепоты к непредсказуемым феноменам. Психологи провели эксперименты, в которых, например, рентгенологам давали распознать картину легких, при этом в этих рисунках помещалась горилла. Они обсуждали все изменения легких, но не видели гориллу, потому что не могли предсказать, что она появится на рентгеновских снимках.

Наши политики часто «не видят гориллу», когда пытаются рассмотреть наше будущее, потому что являются заложниками инерционных детерминистских схем мышления.

Многие законы, которые вчера казались незыблемыми, неизменными, вдруг стали меняться – и в экономике, и в социологии, и в психологии. Вчера казалось (благодаря Ивану Петровичу Павлову и Уотсону), что человек – кожаный мешок, набитый рефлексами. Сегодня четко ясно, что любые простые схемы решения не срабатывают. На первый план выходят другие, связанные с предвосхищением, антиципацией, с тем, как мы с вами работаем с будущим».

Владимир Мау подчеркнул: «Экономика и психология очень близки. Любые психозы – позитивные или негативные – являются признаком сложных времен». 

Александр Григорьевич отметил позитивные моменты пандемии: «Говорить о том, что мы с вами оказались в беспросветном сюре было бы не совсем адекватно, потому что мы, путешествуя из мира онлайн в мир офлайн, оказались в несколько расширенной реальности, где возникла возможность построения целого ряда вариантов развития, ряда альтернатив. Кризис выступил как расширение различных возможностей, в том числе и за счет того, что мы раскачали привычные инерционные схемы нашего мышления. Тем самым мы наращиваем преадаптивный потенциал работы с будущим».