.jpg)
С докладом «"Бытие-к-смерти" в современной культуре: принятие или бегство?» на XIII Саммите психологов в Санкт-Петербурге выступил Сергей Михайлович Бабин – профессор, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой психотерапии и сексологии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, президент Российской психотерапевтической ассоциации:
«Я начну с цитаты Григория Померанца: «Самого прекрасного, самого главного в жизни нельзя схватить. И поэтому не так важно, что годы уменьшают и уменьшают возможность схватывать, присваивать, вкушать. Чем больше человек открыт для потерь, для старости, для смерти, тем легче близость к жизни» («К теории зари»). Для чего мы вновь обращаемся к теории конечности бытия? Потому что это отражает, имеет непосредственное отношение к нашей обыденной, реальной жизни здесь и сейчас. Вновь и вновь эти вопросы повторяются. Безусловно, экзистенциально ориентированные авторы, в частности, Ирвин Ялом, неоднократно говорили, что смерть и жизнь присутствуют одномоментно, как на этой картине Климта, они не взаимозависимы и последовательны, а непрерывно проникают в нашу жизнь, оказывая влияние на наш опыт и поведение.
Смерть – первичный источник тревоги и, тем самым, имеет фундаментальное значение как причина психопатологии и для психотерапии в частности. В рамках нашей сегодняшней дискуссии «Духовность. Сексуальность. Цифра. Куда уводят тренды?» возникает вопрос о том, насколько современные технологии, тренды развития социума влияют на наше восприятие конечности жизни. Меняется антураж, но на самом деле глубинное значение (философское, психологическое) с точки зрения психотерапии остается неизменным. Это сложный вопрос, на самом деле и у меня нет ответа, скорее, есть вопросы, которые я пытаюсь поставить в этом выступлении.
Очень кратко обозначим условные этапы восприятия смерти в европейской культуре: традиционный этап; преимущественно религиозный этап; «медикализация смерти» (Филипп Арьес); современные подходы – death awareness movement, Death cafe, проблемы биоэтики и эвтаназии, death tourism, институт искусства умирания, лаборатория DeathLab, «цифровое бессмертие», новые практики обращения с прахом, «полиция скорби» и т.д. Европейская культура – не единственная, возможно, в иной культуре будут иные этапы. Но надо понимать, что, на мой взгляд, психотерапия - это производная именно европейской культуры. Современные подходы с трудом уместились на этом слайде, обратите внимание, что у части из них даже перевода на русский язык нет, мы пользуемся английскими терминами и не очень понятно, как они будут существовать на нашей почве. Можно увидеть многообразие подходов, оно увеличиваются. Насколько они меняют сущностное отношение к конечности – вопрос иной.
Почему страх смерти, если он существует, оказывает такое влияние на нашу жизнь? Здесь я обращаюсь не к экзистенциальному автору, а к известному когнитивному психологу Алле Борисовне Холмогоровой. Она отмечает нарциссизм современной культуры, невозможность принять неотвратимые ограничения и мирской удел, свойственный всем; культивирование западной культурой обсессивно-компульсивных черт личности; экзистенциальный вакуум – отсутствие цели и смысла в жизни; одиночество, социальная изоляция и разобщенность людей – неизбежная плата за индивидуализм и конкурентность, свойственные современной культуре; не переработанный и не интегрированный опыт столкновения со смертью. Все это вместе, с точки зрения Аллы Борисовны, делает актуальным вопрос о смерти именно в современной культуре конца 20, начала 21 века. Мы можем вновь вспомнить старую работу антрополога Эрнеста Беккера «Отрицание смерти», тот же Ирвин Ялом цитирует Беккера в своей работе. В книге Беккер высказывает предположение, что значительная часть человеческой деятельности направлена на преодоление страха и тревоги, часто неосознанных, вызванных пониманием неизбежности собственной смерти. Книга базируется на работах Сёрена Кьеркегора, Отто Ранка и других. Она легла в основу выдвинутой в 1986 году теории управления страхом смерти. Возникает вопрос, насколько современные технологии действительно принципиальным образом меняют наше отношение к конечности, или же это просто, в соответствии с тчкой зрения Беккера, культура развивается, появляются новые тренды в этой культуре, но на самом деле ничего принципиально нового не получается и мы так же всем социумом боимся смерти и пытаемся ее отрицать?
Основная мысль Беккера заключается в том, что функция общества – помочь нам поверить, что мы можем преодолеть смерть, создавая прочные ценности. На этой замечательной канадской фотографии изображены гробики, которые можно купить и подарить на Хэллоуин, там внутри краска и горбик можно раскрасить. Простой пример: если бы вам на праздник, даже такой шутливый, как Хэллоуин, подарили настоящий гроб – соответствующего размера, с антуражем, – это было бы сложно, наверное, воспринять как шутку, да? А когда дарят вот это, возникает ощущение, что смерть – это что-то не такое страшное, пугающее, гробик можно раскрасить, повеселиться, через два дня выкинуть в помойку и забыть об этом. Соответственно, вся культура производит различные формы символического бессмертия и поддерживает эту иллюзию. Это защита младенца, с точки зрения Беккера. И вот этот парадокс – желание освободиться от страха, который пробуждается самой жизнью и поэтому в какой-то степени неизбывен и неизбежен.
Безусловно, есть огромное количество культуральных способов справиться с этим страхом. На рисунке – детский портфель, веселенький и с черепушками. Фактически мы с детства начинаем пытаться справиться со страхом смерти и таким образом транслируем наши переживания и способы совладания, в том числе – у детей, в процессе их социализации и воспитания. Выпускается огромное количество тарелочек с изображением смерти, которые пытаются сделать смерть не такой пугающей, есть пекарня, которая печет торты и пирожные на тему смерти. Все это можно разрезать, съесть и порадоваться. Это действительно делает смерть такой обыденной, мы приближаемся и ее съедаем, или это действительно идея отрицания смерти Беккера и его коллег делает смерть еще дальше от нас? Потому что торт с черепом, как мне представляется, все-таки очень далек от настоящего черепа и настоящей смерти.
Недавно на конференции наш коллега Дмитрий Алексеевич Леонтьев делал доклад на тему смерти; в «Нью-Йорк Таймс» вышла статья «The Positive Death Movement Comes to Life» на тему позитивного отношения к смерти. Это неточный перевод, подходящего термина на русском языке нет. Цитата: «Умирание - это человеческий опыт и мы пытаемся вернуть человека в центр этого опыта». На фотографии не труп – это волонтер, который на своем опыте пытается понять, что значит быть трупом, чтобы потом как-то передать информацию другим людям в рамках этого движения. Это передовица одной из крупнейших американских газет!
«Death cafe» – новое движение, которое существует, как минимум, в 56 странах. В России это есть, как я понимаю, в Москве, Санкт-Петербурге и Воронеже. Собираются обычные люди – не психологи и не философы, которых интересует тема смерти, и друг с другом они пытаются ее обсуждать. Это не психотерапия, не группа личностного роста, не секта, можно обсуждать любые вопросы, связанные со смертью людей или животных, могут участвовать люди разного возраста. Распространение «Death cafe» во многих странах показывает, что эта тема достаточно актуальна и мы, люди пытаемся как-то справиться с этим, можно сказать, что это альтернатива психотерапии.
В рамках нашей дискуссии – в основном, здесь сидят профессионалы, которые занимаются психотерапией, консультированием, – нам кажется, что это наше дело, в котором мы совершенствуемся, будет вечно. На самом деле, нет. Профессиональная психотерапия в рамках научной психотерапии появилась относительно недавно, это конец 19 века. Вполне возможно, что через какое-то время она как появилась, так и исчезнет, выполнив свою функцию. Или перейдет во что-то иное.
Огромно поле деятельности современных технологий, которые говорят не только о процессе умирания, но и о процессе захоронения. Недавно вышла книга Сергея Мохова «Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия», я всем ее рекомендую, в ней очень интересно с антропологической точки зрения описан процесс умирания в современной России и современном мире. Обратите внимание на подход «сделай сам» - я сам или мои близкие сделали мне что-то типа гроба, и от специфических способов разложения тел, из которых потом растут деревья. Недавно в каком-то крупном американском штате было официально принято положение, по которому труп может перерабатываться в удобрение. Соответственно, я могу любимого родственника соответствующим образом обработать, помесить на свой участок и там что-то вырастет – цветочки, дерево. Насколько это изменит и изменит ли наше взаимодействие с покойным? Это вопрос, на который мы, возможно, сейчас не сможем дать ответ. Мы уже говорили, что в Россию дистантная психотерапия придет, возможно, не так быстро, может быть, в этой сфере будет так же...
На современных семинарах люди встречаются и рассматривают разные вопросы в связи со смертью. Это платные семинары. Опять же, обычные люди (может быть, некоторые из них – наши клиенты), приходят не к психологам, психотерапевтам, а к социологам, антропологам, и пытаются обсуждать с ними вопросы конечности бытия. Этот спрос всегда, наверное, был, но сейчас он приобрел массовый характер и это запрос ко всем нам – что мы можем с этим сделать.
Вспомним известную публикацию «Чудовищный набор «Lego» – о наборе конструктора, в который входила печь для крематория и гроб. Как объяснили авторы, он был создан для того, чтобы тема смерти стала доступной для детей. Публикация вызвала бурю негодования и восторга. Вот рекомендованный Венской государственной ассоциацией психотерапии набор игрушек с тематикой похорон. Что мы делаем с помощью этих игрушек и наборов? Можно сказать, что смерть – это часть нашей жизни и почему дети должны быть в стороне от нее? Насколько это изменит их отношение к смерти? Или, наоборот, будет восприниматься настолько банально, что вряд ли они задумаются о чем-то ужасном, страшном, конечном после этой игры? Или это просто игра, которая ни о чем не говорит?
Насколько современные технологии приближают или удаляют процесс смерти, или просто на новом этапе развития мы пытаемся по-новому защититься от идеи конечности, фактически убежать от этого осознания бытия к смерти? На мой взгляд, очень многое говорит о том, что это все-таки побег и попытка современными средствами защититься от идеи конечности.
Вот известная идея создания Аватара. Мы сегодня говорили о кибертерапии, с точки зрения этих авторов, часть присутствующих в зале явно доживет до момента создания цифровой копии человека. Это копия, оцифрованная при жизни, с точки зрения ее разработчиков, она ничем не будет отличаться от живого человека. Кроме того, что он не живой. Существуют публикации-маршрутизаторы, например «Карта: как не заблудиться в мире цифровой смерти» о том, как можно включить умершего человека в игру (микроидея оцифровки), каким образом ритуалы современной культуры влияют на смерть. Очень интересная идея, с которой я сталкивался у своих клиентов: «Что после моей смерти будет с моими данными, размещёнными в сетях?». Другими словами – вы успеете очистить историю браузера перед тем как умереть или ваши родственники прочтут все, что вы там писали? И насколько это вообще важно для вас при жизни? Фейсбук прекратил удалять аккаунты пользователей после их смерти, теперь это делается по специальному письму. Таким образом, например, человек, имеющий доступ к аккаунту покойника, может от его имени рассылать информацию. И когда я получил несколько лет назад подобное сообщение, прежде чем я разобрался с тем, что происходит, было несколько не очень приятных минут. Но, тем не менее, это реальность, в которой мы сейчас живем, которая будет продолжать развиваться. Я хочу в конце сослаться на Виталия Лекциера – это известный самарский философ, работающий на грани философии, антропологии, медицинской философии, антропологии, социологии. Вот эта предикативная способность, медицина 4П. Я думаю, что у нас, скорее, медицина одного П и это П мы все знаем, но в мире, все-таки, это 4П.
Эдипизация населения. Если Вы помните миф об Эдипе, он пришел к оракулу с каким-то вопросом (мог бы и не приходить). Оракул ему сказал, что он убьет отца и женится на матери, с этого момента все в его жизни пошло наперекосяк. А если бы он этого вопроса не задал, жил бы себе спокойно, может быть никаких трагедий бы и не произошло. Предсказательная способность современной медицины – когда мне в 20 лет говорят, что у меня 60% вероятности умереть от онкологии. Опять же – насколько мне объясняют, что такое вероятность, что мне с этим делать? Мне нужно что-то себе отрезать прямо сейчас, в 25 или в 30 лет? Есть направления исследований, которые говорят о том, что люди, идущие на генотипирование, потом отказываются забрать результаты, когда соображают, как это отразится на всей последующей жизни. Например, в старости у меня есть вероятность заболеть болезнью Альцгеймера и на данный момент лечения этой болезни не существует. Я должен жить сейчас со знанием того, что у меня высокая вероятность получить деменцию. Вот это – эдипизация. И может быть у нас в жизни все будет так же, как у Эдипа, насколько мы можем быть свободны от этого рока? Своеобразная плата за новые технологии, которую, наверное, всем нам нужно платить. Есть идея о том, что технологии – это всегда благо. Наверное, не всегда. Или идеи медицины 4П, которая все-таки должна учитывать человеческую личность, психологию восприятия и мы не должны думать, что мы можем вмешаться в генную цепочку, и тогда у нас все будет замечательно. К сожалению, нет.
Какой может быть ответ на это? Я процитирую английского писателя Барнса, у которого есть книга на эту тему: «Если и есть на свете место печальнее кладбища, то это кладбище, на которое никто не приходит». Что мы можем предложить? На самом деле, немногое: приходить на кладбища. Родство в конечности – это то, что объединяет нас всех. И дает возможность справиться, в том числе, с идеей небытия, помочь, в первую очередь, самим себе. И, в какой-то степени, через это помочь, может быть, нашим клиентам»
.jpg)
Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый
, чтобы комментировать