Психологический смысл депрессии

По общепринятому определению, депрессия представляет собой психическое расстройство, основными признаками которого являются сниженное настроение и снижение или утрата способности получать удовольствие (ангедония). К дополнительным симптомам депрессии могут относиться сниженная самооценка, неадекватное чувство вины, пессимизм, нарушение концентрации, расстройства сна и аппетита, суицидальные тенденции. Тяжелые формы депрессии характеризуются так называемой «депрессивной триадой»: снижением настроения, заторможенностью мышления и двигательной заторможенностью.

Депрессивное настроение в некоторых случаях может быть нормальной временной реакцией на жизненные события, как, например, потеря близкого человека. Депрессия может быть симптомом некоторых физических заболеваний и побочным эффектом некоторых препаратов и лечения; в случае если причина депрессии неочевидна и депрессивное расстройство возникает без внешних воздействий, такая депрессия называется эндогенной. При депрессии снижена самооценка, наблюдается потеря интереса к жизни и привычной деятельности.

Депрессия переживается как утрата активности, определенного жизненно важного мотива, ценности. Такая утрата может быть очевидной, когда жизненная ситуация связана с расставанием, смертью, тяжелой болезнью. Но утратить можно и то, что трудно определить, высказать словами, но то, что делало жизнь наполненной, придавало смысл. В случае утраты мы сталкиваемся с пустотой. Опустошенностью. Сама эта встреча показывает нам ограниченность нашего Бытия.

Экзистенциальный анализ, основываясь на четырех измерениях бытия человека: физическом, социальном, личном и духовном, — устанавливает четыре предела — смерть, одиночество, абсурд и несвобода. Редко наши переживания касаются одного, изолированно от других, вместе с одиночеством, мы переживаем и абсурд, бессмыслицу, и смерть, и ограничение нашей свободы, наших возможностей. Пустота в смысле опустошенности — это проекция на границы, грани, пределы, определенности нашего бытия, нашей жизни.

Как никогда в состоянии депрессии мы чувствуем нашу «заброшенность» («вброшенность»), и вместе с ней актуализируются другие фундаментальные экзистенциальные переживания. Экзистенциальное одиночество. Экзистенциальная вина. Экзистенциальный вакуум. Последняя категория, введенная в психологию Виктором Франклом [5], в наибольшей степени отражает встречу личности с пустотой, но он подразумевал конкретно утрату смысла жизни. Смысл жизни подразумевает довольно обширный объем явлений, это и сфера отношений с другими людьми, это и деятельность, и творчество, поиск ответов на духовные вопросы. Так что мы можем согласиться, что «экзистенциальный вакуум» аналогичен пустоте, встречу с которой человек переживает в депрессии.

Что же представляет собой эта пустота?

Наше сознание неоднородно и представляет собой систему, состоящую из нескольких уровней. Наиболее рассматриваемые из них два: уровень непроизвольной регуляции и уровень произвольной регуляции. Эти два уровня С.Л. Рубинштейн рассматривал как два способа существования. Первый способ — жизнь, не выходящая за ее пределы; «такая жизнь выступает почти как природный процесс, во всяком случае, очевидна непосредственность и целостность человека, живущего такой жизнью… Здесь нравственность существует как невинность, как неведение зла, как естественное природное состояние человека» [3, c. 336]. Второй способ существования связан с рефлексией и ведет к построению жизни на новой основе. «Сознание выступает здесь как разрыв, как выход из полной поглощенности непосредственным процессом жизни для выработки соответствующего отношения к ней, занятие позиции над ней, вне ее для суждения о ней» [3, с. 336].

Аналогичная точка зрения высказана Хайдеггером. М. Хайдеггер считал, что имеются два фундаментальных модуса существования в мире: 1) состояние забвения бытия, 2) состояние сознавания бытия... Обычно люди пребывают в первом модусе. Забвение бытия — это повседневный способ существования. М. Хайдеггер называет его «неаутентичным» — в нем мы не сознаем себя творцами собственной жизни и мира, мы «спасаемся бегством», «попадаем в ловушку» и становимся успокоенными; мы избегаем выбора, будучи «унесенными в «никтовость». Перейдя же во второй модус, модус сознавания бытия, мы существуем аутентично... Мы становимся полностью самосознающими — сознающими себя одновременно как трансцендентное (детерминирующее) Эго и как эмпирическое (детерминированное) Эго; приемлющими свои возможности и ограничения; конфронтирующими с абсолютной свободой и небытием» [9, с. 37].

Практически в каждой психологической теории эти две формы — природного и культурного сознания — описаны в разной терминологии в зависимости от их ценностного контекста. Разнонаправленность и, если можно так сказать, «разносущность» этих составляющих определяет большинство внутренних конфликтов, разломов внутренней целостности. Ощущение полноты жизни и самоосуществления возникает благодаря синтезу этих составляющих.

Соответственно, конфликт и разрыв этих двух «сознаний» приводит к ощущению пустоты. Что стоит за разрывом связи этих модусов сознания? Мы видим три возможных варианта.

1. Бытийное (природное) сознание включено в систему жизненных отношений и неотрывно от них. Когда что-то в жизненных отношениях меняется, утрачивается, бытийное сознание теряет привычное пространство жизни, и рефлексивное сознание «переживает» отсутствие опоры — содержание рефлексии. Это случаи депрессии, связанные с обстоятельствами жизни, начиная от осенней депрессии и заканчивая депрессией в связи с утратой близкого человека.

2. В другом случае рефлексивное сознание отрывается от жизненных отношений, совершая произвольное усилие для достижения поставленной цели, и данная цель чужда природной психике человека, его бытийному сознанию. Это «депрессия аскезы», аскетического образа жизни. Особенно переживается при достижении поставленной цели и отсутствии ожидаемого удовлетворения от результата. Это случаи депрессии людей, активно занятых карьерой или бизнесом или уехавших в дальние края для «новой жизни». Здесь значение имеет органичность поставленной цели внутренней природе человека. Если личность обретает то, что гармонизирует, хоть и меняет, ее, перестраивание системы отношений происходит достаточно быстро.

3. Третий вариант разрыва — кризис. В случае кризиса бытийное сознание человека требует новых форм рефлексии, которыми человек не обладает. Это период поисков духовных оснований жизни для дальнейшего преобразования, и этот поиск нередко сопровождается депрессией, поскольку сам разрыв есть переживание пустоты. Несмотря на естественную природу этого варианта депрессии, она переживается с большими страданиями, уже потому, что очевидных причин не имеет.

Эти три варианта возникают в зависимости от того, где находится Я человека, центр его идентичности, ценностные приоритеты.

Первый вариант, когда депрессия возникает от изменений в жизненном мире, доминирующим является бытийное сознание. Помимо трудных жизненных обстоятельств, депрессия может быть усилена накоплением эмоциональных переживаний, разрушающим образом действующих на человека. Это обида, чувство вины, зависть, переживание беспомощности и т.д. Личность в этом варианте нередко «сливается» с депрессией. Состояние подавленности принимается как свое, как наследственность, как результат своих неправильных поступков. Человек начинает ограничивать себя в инициативах, сужается круг интересов, чаще возникают ипохондрические переживания. 

Исцеление от депрессии здесь будет зависеть от того, насколько у человека развито рефлексивное сознание. Да и само депрессивное состояние направляет на развитие рефлексии и самосознания. В том случае, если самосознание активно и самооценка достаточно реалистична (уровень притязаний соответствует возможностям), человек может работать с разрушающими переживаниями с психологом или самостоятельно. В одной из работ М. Л. фон Франц [6] рекомендует в случае депрессии занимать мышление различными задачами, головоломками. Это позволяет человеку «выбираться» от власти негативных чувств, одновременно активизирует произвольную функцию сознания, укрепляет внимание.

В том случае, когда самосознание не представляет такой опоры, когда существует разрыв между ожидаемым и достигаемым, когда основная направленность локуса контроля экстернальная, депрессия может порождать различные формы девиаций. В этом варианте может сформироваться устойчивая роль жертвы в межличностных и социальных отношениях.

Перекладывая ответственность за свои состояния на окружающих, человек не только освобождается от чувства вины, но и управляет другими и контролирует их. Такие созависимые отношения снимают депрессивные переживания, но не преодолевают депрессию. Последняя «встраивается» в систему регуляции личности с другими людьми. Обиды, обвинения, мучающее чувство вины, повышенная тревожность постоянно присутствуют во взаимодействиях. Зависимость от чувств, эмоционального фона, настроения порождает и другие проблемы. Будучи не способным совладать со своим дефицитом активности, человек ищет способы увеселения. Нередко такая депрессия является началом алкогольной и наркотической зависимости. Так возникает иллюзия управления своим эмоциональным состоянием, приводящая к разрушению личности.

Второй вариант касается людей с развитым рефлексивным сознанием. В этом случае страдающая эмоциональная часть психики слабо осознается, она находится как бы в тени сознания. Человек часто не может понять, что происходит, нет способов распознания изменения эмоций. Это частый вариант маскированной депрессии, или соматизированной. Страдающий депрессией человек начинает искать причины плохого сна, тоскливого настроения, сниженной активности, расстройства внимания в проблемах здоровья. Он может надолго быть фиксированным на различных заболеваниях. Либо он находит свой способ заставить себя быть здоровым, меняет образ жизни, преодолевая душевные муки.

Основным жизненным ориентиром для людей с доминирующим рефлексивным сознанием является чувство долга. И разрушение жизненного уклада (развод, смена правительства или государственных основ, разрушение карьеры и т.д.) чаще всего для них является причиной депрессии. Им сложно перестроиться и выстроить иной порядок собственной жизни. Жесткая форма системы отношений не отвечает изменениям содержания. Это может приводить к ажитированной депрессии — депрессии с высоким уровнем тревожности. Тревога представляет собой прогностическую эмоцию (Е.П. Ильин). Для людей, которым свойственно чувство долга, характерно ориентироваться на цели, цель находится в будущем. И вот это будущее не просто сомнительно, оно вообще разрушено. Ажитированная депрессия — это депрессия с выраженным чувством вины, вины не реальной, но имеющей основания внутри самого человека. Это мучительное состояние может приводить человека к суициду. 

В одной из предыдущих статей нами были рассмотрены виды отчаяния, определенные С. Кьеркегором в работе «Болезнь к смерти» на примере героев романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина». Кьеркегор иначе рассматривал виды отчаяния, нежели мы анализируем виды депрессии. Он выделял три формы: 1 — отчаявшийся, не сознающий своего Я, 2 — отчаявшийся, сознающий свое Я, но не желающий быть собой, и 3 — отчаявшийся, сознающий свое Я и желающий быть собой. Однако, анализ поведения и переживаний героев прекрасно иллюстрирует описания первых двух вариантов депрессивных переживаний. Анна Каренина и Стива Облонский — первый вариант, Алексей Каренин — второй. Ниже приведена цитата из этой статьи.

Отчаяние будет обидой, если отчаявшийся не будет спрашивать себя — в чем состоит его вина. Так, Анна Каренина бежит этого вопроса. Не чувствуя внутри себя вины (и раскола) от двойственности своего положения, двойственным и виновным для нее выступает внешний мир. С.Кьеркегор пишет: «…то, с чем мы имеем дело теперь, отчаяние, когда желают быть собой, — самое насыщенное и сгущенное из всех, — это отчаяние демоническое. Причем человек желает быть собою не вследствие стоического пристрастия к самому себе или же идолопоклонства перед собою, … нет, он желает это в ненависти к существованию и сообразно своему несчастью» [3, c. 303]. Далее: «Чтобы представить это в образах, предположим некую опечатку, ускользающую от своего автора, — опечатку, наделенную сознанием, — которая по сути вовсе, может быть, и не является таковой, но если охватить взглядом весь текст в целом, некой неизбежной чертой этого целого, — и вот восстав против своего автора, она с ненавистью бы запрещала ему исправлять себя, но восклицала бы в абсурдном вызове: нет, ты меня не вычеркнешь, я останусь свидетелем против тебя — свидетелем того, что ты всего лишь ничтожный автор!» [3, c. 304]. В своей простой наивности желания любви, в своей правде-для-себя Анна справедливо ожидает, что внешний мир (окружающие ее люди: близкие и высший свет) поймут ее и примут такую-как-она-есть. Фактически, Анна не может принять себя без одобрения света. Своими действиями или своим бездействием, нерешительностью, неспособностью идти до конца, пожертвовать своей правдой ради других (своей одной из любовей — к Вронскому или Сереже) она взывает к внешнему миру, чтобы изменился он, но не изменилась она. Ее отчаянье — это отчаянье-вызов. Это сила человека, стремящегося все свое существо бросить на разрушение «старого неправильного устройства общества» и погибнуть вместе с ним. Отчаяние Анны приводит к смерти.

Отчаянье ее брата, Стивы Облонского, — его переживание мы назовем отчаянным, опираясь на те моменты, когда он не может, не понимает, что ему делать, когда над ним повисает тень расплаты за его «мелкие радости» — приводит к согласию отсутствия этических принципов. «Да, слаб человек, неловок, неуклюж, но душа-то добрая. Да, не может устоять перед соблазнами, но ведь можно и простить». Он и сам готов прощать другим их грехи. Как правило, для такого понимания характерно сознание того, что весь мир так устроен, что человек так устроен, и ничего уж не поделаешь. Ценность «вечного» для такого отчаявшегося закрыта. «…Такой отчаявшийся забывает о себе самом, забывает свое божественное имя, не осмеливается в себя верить и считает слишком дерзким быть собою, а потому полагает, что проще и надежнее походить на других, быть воплощенным обезьянничаньем, одним из номеров, поглощенных стадом… Ценой потери своего Я такой отчаявшийся тотчас же обретает бесконечную ловкость, благодаря которой его всюду охотно принимают и он достигает успеха в мире» [3, c. 271].

Отчаянье Каренина совершенно противоположно отчаянью Облонского. Хоть это тоже не-сознающее-себя отчаяние, но предпочтение в выборе отдается «вечному» в человеке. Его изначальное стремление к всеобщей «правильности», его святая вера в совершенство моральных принципов скорее приводит его к наслаждению от сознания этических позиций, к «выхолощенной религиозности», к догматике. Непосредственное, конкретное, «временное» Я перестает быть действующим. С. Кьеркегор в описании этого отчаяния вводит понятие воображения. Воображение, считает он, переносит человека в бесконечное, но делая это, лишь удаляя его от самого себя и препятствуя ему вернуться к самому себе. «И когда одна из способностей этого Я, то есть воля, знание или чувство, погрязает в бесконечном, все мое Я в конечном счете рискует оказаться втянутым в бесконечное». Описывая один из разговоров Каренина с сыном, Л.Н. Толстой отмечает: «Блестящие нежностью и весельем глаза Сережи потухли и опустились под взглядом отца. Это был тот самый давно знакомый тон, с которым отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться. Отец всегда говорил с ним — так чувствовал Сережа, — как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в книжках, но совсем не похожему на Сережу» [2, c. 522]. Воображаемый мир, в котором живет Каренин, изменяет для него мир реальных отношений. На место реальных отношений ставятся некие идеальные. Так, в том же «поучительном диалоге» с Сережей, вспоминая о преодолении отвращения к своей деятельности, Каренин говорит о любви к труду. Религиозная ориентация Каренина подпитывает воображаемый мир. «Ориентация на Бога наделяет Я бесконечностью, однако в упомянутых случаях бесконечное, возникающее, когда воображаемое полностью поглотило Я, увлекает человека лишь к пустому опьянению» [2, c. 270; 10].

Пример переживания депрессии Анной — поглощение разрушающими эмоциями: ревностью, обидой. Ее рефлексивное сознание, скажем, «дезактивировалось» при встрече с пустотой. Пример с ее братом, Стивой Облонским, не так ярко иллюстрирует депрессию, но показывает нам то, что бывает, когда депрессии как таковой и нет, — утрату собственного Я. Такое стремление к удовольствиям есть своеобразный ответ на депрессию, защитная реакция, которая не подпускает «разрушительную» этическую моральную основу. И совершенно противоположный вариант переживания Каренина — при доминировании рефлексивного сознания, когда ориентация на будущее превращается в «воображаемое». Вообще, Кьеркегор пишет, что Я есть отношение к синтезу «вечного» и «временного» в человеке (иначе говоря, рефлексивного и бытийного сознаний). Депрессия как встреча с пустотой — это нарушение «временного», «вечного» и связи между ними. В том случае, когда доминирует бытийное («временное») сознание, человек ориентирован в большей степени на прошлое. На сложившиеся жизненные отношения, эмоциональные связи. И именно разрушительную силу получают непрощенные обиды, невыраженный гнев, ревность — все то, что проистекает из прошлого.

В случае доминирования рефлексивного сознания человек, прежде всего, ориентирован на будущее. Это достижения, развитие способностей, новых качеств. Разрушение поставленных целей или утрата их смысла — это нарушение будущего, и оно вызывает депрессию. Правомерен вопрос: где настоящее?

Третий вариант депрессивных расстройств, относящийся к кризису, характерен для человека, Я которого локализуется в самом синтезе бытийного и рефлексивного сознаний, синтезе «временного» и «вечного». Кризис, как известно, является переживанием личностного изменения. Это изменение происходит в поиске новых форм сочетания бытийного и рефлексивного сознаний вне учета их собственных изменений, которые, как правило, тоже присутствуют. Я человека в этом варианте относится к переживанию соотнесения, связи, синтеза двух форм сознаний. То, в чем человек жил и живет, — его устраивает, то, что являлось и является его перспективой, в принципе, тоже устраивает, но вместе с тем появляется ощущение пустоты и бессмысленности.

Негативной формой переживания этой депрессии является отрешенность. Пустота переживается как утрата диалога. В качестве примера можно вспомнить фильм И. Бергмана «Персона», в котором знаменитая актриса онемела. Ее состояние и есть состояние встречи с пустотой.

Взаимодействие двух уровней сознания есть необходимый диалог для творческой работы. Творческая основа незаменима для осуществления жизненного пути человека, для его поступков, для совершения жизненных выборов. Внутренний диалог присутствует всегда, если человек живет аутентичной жизнью. Кьеркегор рассматривает этот диалог в религиозном ключе как диалог с Богом. Он определяет три стадии жизни человека: эстетическую, этическую и религиозную. Переход к последней, как можно предположить, соответствует кризису середины жизни. В любом случае, депрессия данного вида предполагает психологическую зрелость, хотя может проявляться значительно раньше 40 лет.

Феноменологически «отрешенность», «немота» переживаются как внутренняя разорванность, разобщенность, искусственность, отсутствие внутреннего стержня. В зависимости от силы этого проявления человек может сохранять или утрачивать работоспособность, поскольку резко снижаются устойчивость внимания и память.

«Пустота» в нашей культуре имеет, в первую очередь, значение «ничтойности» и имеет отрицательную коннотацию. Но у пустоты есть обратная сторона. Во вступительной статье к книге Мартина Хайдеггера «Время и бытие» В.В. Бибихин пишет: «…у Хайдеггера пустота, как сказали бы на философском жаргоне, продуктивна в качестве вмещающей открытости…» [7, с. 15]. 

Другими словами, пустота может быть точкой отсчёта, началом или условием для проявления творчества человека в разных формах, в том числе, и по отношению к самому себе. Размышляя над сущностью понятия «пустота», М. Хайдеггер пишет:

«Достаточно часто пустота предстаёт просто как нехватка. Пустота расценивается тогда как отсутствие заполненности полостей и промежуточных пространств. Но, возможно, как раз пустота сродни собственному существу места и потому она вовсе не отсутствие, а произведение. Снова язык способен дать нам намёк. В глаголе «пустить» звучит впускание, в первоначальном смысле сосредоточенного собирания, царящего в месте. Пустой стакан значит: собранный в своей высвобождённости и способный впустить в себя содержимое. Пустота не ничто. Она так же и не отсутствие» [7, с. 315].

Особый смысл пустоты отмечен в Дао Дэ Цзин: «Тридцать спиц соединяются в одной ступице, [образуя колесо,] но употребление колеса зависит от пустоты между [спицами]. Из глины делают сосуды, но употребление сосудов зависит от пустоты в них. Пробивают двери и окна, чтобы сделать дом, но пользование домом зависит от пустоты в нем. Вот почему полезность [чего-либо] имеющегося зависит от пустоты» [1, с. 118].

Депрессия, поражающая синтез двух форм сознания, может быть наилучшим лекарством, если через нее человек увидит пустоту как свободу. В этом случае возможности развития и творчества возрастают.

Но как это возможно? Если старые обиды не цепляются (прошлое не овладевает личностью), а беспокойство о будущем незначительно хотя бы настолько, чтобы не вызывать тревогу, это создает возможность жизни в настоящем. В переживании настоящего находится открытость внешнему миру. Депрессия как чувство изолированности поражает сопричастность миру, но дает возможность понять, что в мире есть не только любовь и радость, но и страдание, разочарования, крушения, все те экзистенциальные пределы, о которых мы говорили в начале статьи. Создавая новое, «темное» окно в мир, депрессия, как ни странно это звучит, обогащает опыт человека, уравновешивая в его сознании переживания радости и горя, любви и одиночества, смысла и абсурда. Отношение человека к жизни становится глубже, когда он принимает депрессию как она есть, не борясь и не потворствуя.

Литература 

1. «Дао Дэ Цзин» пер. Ян Хин-шун // «Древнекитайская философия», т. 1. — М.: Мысль, 1972. — 362 с. 
2. Кьеркегор С. Страх и трепет. — М.: Республика, 1993. — 489 с.
3. Рубинштейн С.Л. Человек и мир // Проблемы общей психологии. — М.: Наука, 1973. — С. 255-386.
4. Толстой Л.Н. Анна Каренина. — Х.: Прапор, 1985. — 495 с. 
5. Франкл В. Экзистенциальный вакуум // Франкл В. Основы логотерапии. Психотерапия и религия. — СПб: Речь. 2000. — С. 193-195 
6. Франц фон М. Л. Лекции по юнговской типологии — СПб: Б.С.К., 1998. — 210 с. 
7. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступление. М.: Республика, 1993. — 447 с. 
8. Юнг К. Г. Жизненный рубеж / Проблемы души нашего времени. — М.: Издательская группа «Прогресс», Универс, 1994. — С. 185-203.
9. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. — М.: Класс, 2000. — 576 с. 
10. Яновская Л.В. Лики отчаянья // Экзистенциальная традиция. Выпуск 14. — 2009. — Апрель. — С. 99-104.

Источник: монография «Травматерапия. Преодоление последствий психотравмирующих событий»