Глава трагическая. Полный захват

Глава, не вошедшая в книгу «Жизнь взаймы. Освобождение от психологической зависимости»:

Наша история, к несчастью, богата катастрофами и потерями. Целое поколение росло в детдомах во время сталинизма, до и после войны. Остальные росли также в постоянной угрозе потери родителей. Страх потерять близкого, опыт воспитания без отцов, погибших в исторических трагедиях, привел к тому, что многие дети не только воспитывались в «однополой» семье с мамами и бабушками, но само воспитание сводилось к тому, что ребенок становился центром такой семьи и ее основной ценностью.
 
Опыт голода и лишений научил их тому, что кормить, лечить и одевать своих детей – это то, что обязан сделать родитель, в те времена именно это нужно было для выживания. Терять детей всегда невыносимо тяжело, и поэтому в подсознании многих поколений осталось: сытый ребенок – живой ребенок. Живой ребенок – хорошая мать. Только те, у кого все же погибали дети, знают, как всю оставшуюся жизнь после этой трагедии невозможно освободиться от вины и от вечного вопроса: «А все ли я сделал, что мог?». Неизгоняемый страх потерять ребенка приводил к тому, что матери были не в состоянии выйти из младенческого психологического слияния, которое создает такую важную для них иллюзию контроля над другим, и продолжали относиться к своим детям как к младенцам, вне зависимости от того, сколько лет им исполнялось.
 
Полнота трагедии состоит в том, что ни мать в таком случае не развивалась как родитель, она так и оставалась матерью «младенца» и не знала, как растить и развивать взрослеющих детей, ни ребенок не мог развиваться, потому что любая его автономия или отдельность немедленно подавлялись и искоренялись.

Характеристики матери, неспособной выйти из симбиоза со своим ребенком

Она сама была воспитана матерью, которая с трудом справлялась со своей взрослой жизнью. Невзрослая, психологически травмированная своими лишениями мать не могла помочь и своей девочке психологически повзрослеть. Когда молодая женщина становится матерью, ей легко быть матерью младенца: купать, кормить, перепеленывать, лечить, заботиться. Но как только малыш подрастает, и хотя бы чуть-чуть перестает нуждаться в ней так, как раньше, обретает собственную волю, это вызывает в ней серьезный внутренний конфликт: как дать ему вырасти, но не отпустить, оставить зависимым и полностью подчиненным.
 
Если же молодая мама убеждена: драгоценный ребёнок ни в коем случае без нее не справится (а на самом деле, больше она без него), мир опасен, а ребенок – чрезвычайно хрупкое существо, то тому ничего не остаётся, как волей-неволей начать ей «подыгрывать», чтобы избавить собственную маму от внутреннего конфликта.
 
Со стороны вы, возможно, никогда не догадаетесь, что в этой паре мать-ребенок что-то не так. Даже отсутствие отца никого не смутит, а в таких парах именно так и происходит: отец из семьи каким-то образом удаляется. То ли молодая женщина (иногда с подачи своей матери) бессознательно находит таких, не готовых к отцовской роли, и потому с большим облегчением покидающих семью, где на него свалилось столько ответственности, то ли любой оказывается неподходящим и легко проигрывает в этом «триатлоне»: ребенок, жена, теща. Будучи не в состоянии соответствовать требованиям этих трех требовательных людей, и не имея возможности по каким-то причинам проявить свою отцовскую волю, молодой мужчина соглашается быть отодвинутым от воспитания ребенка, а часто, к сожалению, и вообще от бесценного участия в его жизни.
 
Безусловно, не все матери-одиночки будут слиятельными матерями, но очень многие матери с симбиозом на уровне пограничных или психотических нарушений будут, с большой степенью вероятности, матерями-одиночками. Просто потому что наличие отца, включенного в жизнь ребенка и семьи, способствует прекрасной профилактике развития патологичного симбиоза.
 
Обе женщины (слиятельная мама и бабушка) выглядят как весьма заботливые и бережные в отношении ребенка. Они беспокоятся обо всем. О том, чтобы блюда были каждый день свежими и максимально полезными. Чтобы не было сквозняков, мокрых ног, холодного носа, а также любой, даже незначительной, опасности, любой, даже небольшой фрустрации или стресса. Символически эта пара мама-бабушка создаёт и сохраняет для ребенка ситуацию или до-младенческую, то есть перинатальную, когда плод еще находится  в материнском животе, и все, что ему нужно, он получает не затрачивая усилий, или ранне-младенческую, когда младенец еще бессловесен и беспомощен, и мама все решает за него, угадывая его желания и всячески обеспечивая и обслуживая его комфорт.
 
Происходит это, в том числе, посредством бесконечных запретов: «не ходи, а то упадешь, не лезь, а то покалечишься, не бегай, а то упадешь, не пробуй, а то не получится, не делай, а то устанешь, в садик не отдадим, а то плохие дети ему сделают больно, а плохие воспитательницы за ним непременно не досмотрят».
 
Таким образом, бессознательно такая мама удерживает ребенка практически от любого нового опыта и столкновения с его последствиями. Но нет нового опыта – нет развития.
 
Трудно развиваться, не сталкиваясь с новым. Именно поэтому после трех лет, когда ребенок уже прожил психическое слияние с матерью, ему часто хочется активно общаться с другими детьми, бывать в других местах. Собственный дом, мама и бабушка начинают быть для него бедной, с точки зрения дальнейшего развития, средой. Общение с другими детьми и взрослыми развивают в нем самые разные новые схемы приспособления к действительности. В то время как маму и бабушку он уже отлично знает (иногда лучше их самих), и нередко умеет виртуозно неосознанно ими манипулировать, поскольку хорошо к ним приспособился, и бессознательно ощущает высокую важность собственной персоны для этих тревожных женщин.
 
Скука может делать его капризным, он начинает выглядеть как ребенок, который не знает, чего хочет. Но очень часто он просто не хочет уже ничего из того, что ему предлагает так хорошо знакомое ему окружение. Психика требует впечатлений и нового для того, чтобы развиваться. Пока он мал, она еще требует.  
 
Но слиятельный родитель часто сам боится нового, любая необычная ситуация его напрягает. Все неизведанное кажется ему достаточно угрожающим, опасным. И поэтому рождаются эти слова и посылы: «не ходи, не лезь, не пробуй». Эти запрещающие послания не только снижают возможности детского развития, но и создают у ребенка ощущение себя хрупким, неспособным обойтись без маминого участия, заботы или подсказки. При этом представление о мире формируется как об опасном, непредсказуемом или, точнее, предсказуемо сложном, угрожающем и недружелюбном.
 
Тем самым мать, опять же бессознательно, закрывает ребенку доступ в мир без нее, иногда реально приговаривая: «Кто еще кроме матери о тебе так позаботится? Кто еще тебя так полюбит и защитит?».
 
Постепенно ребенок начинает понимать, что «мир» – это не то, что за окном, за пределами его города или даже страны. А мир – это наш дом, наша семья или детско-родительская пара. Все остальное не только не важно, но и опасно, и уж точно не стоит того, чтобы исследовать, узнавать, находить там еще какие-то важные отношения или получать какой-то опыт. Ребенок начинает бессознательно «подыгрывать» симбиотической семье, и вскоре уже сам не хочет исследовать новые площадки, приспосабливаться к новым местам и коллективам.
 
В 10-15 месяцев он еще совсем маленький малыш, только начинающий передвигаться самостоятельно, но при нормальном развитии он уже сталкивается с самоопределением, инициативой и риском, который влечет за собой автономия. Но маму, находящуюся в симбиозе, все эти процессы будут в значительной мере пугать. Она не заинтересована в развитии его автономии, ей не нужно и опасно его самоопределение, а инициативу, направленную на изучение мира, ей тоже весьма невыгодно поддерживать. Ребенку ничего не остается, как считывать отношение матери к его автономии, и в случае ее недовольства или еще более резких реакций и чувств, отказываться от этих попыток или испытывать серьезную вину за само желание хотеть быть хоть в чем-то другим. Ведь для любого младенца мама – сверхценный объект, а уж слиятельная мама - тем более.
 
Чем более хрупким и зависимым от материнского участия он себя ощущает, тем больше он держится за свою семью, тем более неуверенно он чувствует себя в мире, тем больше укрепляется их симбиотическая связь. Ребенок начинает быть очень восприимчивым к эмоциональному состоянию матери, потому что она становится, и часто пожизненно остается, сверхценностью, потеряв которую, теряешь целый мир, то есть практически гибнешь. Ведь если мать-ребенок становятся, по сути, единым психическим организмом, то болезнь или гибель одного, автоматически вызывает болезнь или гибель другого.
 
Таким образом, стимул освоения нового оказывается заблокирован, и ребенок большинство своих эмоциональных сил вместо развития направляет на обеспечение симбиоза. Все объекты теряют значение, важным остается только самочувствие, физическое и эмоциональное состояние матери. При этом оба участника симбиоза теряют связь с собой, размывают свою идентичность. «Я» становится не только не важным, а даже опасным. Все их силы направлены на значимого другого. Так создается тайный, но жизнеобеспечивающий сговор: «Давай ты будешь думать обо мне, а я о тебе». Так создается круг заботы, в котором каждый должен негласно заботится о другом. Но прямая забота о себе или прямая просьба немыслимы. Отдельность становится преследуемой и воспринимается как предательство. Золотая клетка захлопнулась.

Источник