К истории рождения «Что? Где? Когда?»

В 2025 году отмечается 50-летие телевизионной передачи «Что? Где? Когда?». 18 декабря 2025 года её создателю Владимиру Яковлевичу Ворошилову исполнилось бы 95 лет.

Предлагаем вниманию читателей статью Виктора Кирилловича Зарецкого, впервые опубликованную в «Жур­на­ле прак­ти­че­ско­го пси­хо­ло­га» в 2003 году.

***

Те, кому довелось работать с Владимиром Яковлевичем Ворошиловым, помимо его безусловной гениальности как режиссера и всесторонней одаренности, отмечают тяжелый характер. Сработаться с ним было непросто. Он был чрезвычайно требователен к людям, с которыми не только работал, но и просто вступал в контакт.

Пожалуй, одной из его черт было отсутствие интереса к людям, которых он считал «ниже» себя по уму, по профессионализму, по другим, значимым для него качествам. Не случайно он создал именно элитный клуб знатоков, в котором хотел видеть людей, за ходом мысли которых интересно наблюдать, да и не только за ходом мысли, за всеми проявлениями личности. Он сам был Личностью и хотел иметь дело с личностями, равными ему, в его представлении.

Но, в то же время, он не выносил равенства. Как только он чувствовал себя равным кому-то, он вступал в борьбу, в которой стремился доказать свое превосходство. Те, кто был относительно близок ему в последние годы его жизни, говорят, что он был очень одинок. Мне кажется, он был одинок всегда…

Он жил в мире, ему одному доступном, в который он мало кого пускал… Контакт во внешнем мире осуществлялся, в основном, на профессиональной почве.

Именно на этой почве возник наш контакт, как и многое в этой жизни — случайно…

Я, будучи психологом, работавшим по распределению в Центре управления полетами (космическими), не имел к телевидению ровным счетом никакого отношения. Даже как телезритель я был не особенно «квалифицированным». Как-то, пытаясь обсуждать со мной какую-то новую передачу Малкина, которую я, как выяснилось, не смотрел, Ворошилов возмутился: «Ты вообще смотришь телевизор?!». Пришлось признаться, что кроме спортивных событий, некоторых фильмов и прогноза погоды я ничего не смотрю. Я сильно упал в его глазах, и больше он со мной другие передачи не обсуждал.

А обсуждая передачу «Что? Где? Когда?», мы провели вместе долгие часы и даже ночи. Мне повезло: передача, которой предстояло стать знаменитой и даже уникальной, рождалась на моих глазах, и даже при некотором моем участии. Довелось мне провести дома у Владимира Яковлевича и ту ночь, после которой он пошел и купил волчок, когда, как считает Наталья Стеценко, и родилась передача «Что? Где? Когда?». Об этом она рассказала в интервью корреспонденту «Московского комсомольца», опубликованном 31.03.2001. В нем она упомянула, что всю ночь он (Ворошилов) «просидел молча с нашим психологом Витей Зарецким».

Собственно говоря, эта фраза и сподвигла меня на то, чтобы обратиться к жанру мемуаров, и вспомнить события той ночи и другие, с которыми, на мой взгляд, связано рождение передачи «Что? Где? Когда?».

Сразу хочу сказать о мотивах написания этого текста.

Я считаю передачу уникальным явлением нашей культуры и единственным автором этого культурного явления считаю Владимира Яковлевича Ворошилова. Ему принадлежит основная идея передачи, разработка концепции, драматургии и т.д. У него была великолепная команда, которую он создал вместе с Натальей Стеценко, но мозгом и мотором передачи все-таки, я считаю, был сам Ворошилов. Это моя точка зрения. Я об этом пишу еще и потому, что многие мои друзья и знакомые, зная, что я долго работал с Ворошиловым и даже получил авторский гонорар (90 рублей) за первую передачу, считают меня одним из авторов. Я — не автор, и на эту роль не претендую. Но как психолог, как специалист в области решения творческих задач, как консультант по процессу решения проблем (в этом качестве я сейчас преимущественно и работаю в разных сферах деятельности) я участвовал в создании передачи, помогал Владимиру Яковлевичу вырабатывать основные идеи, разрабатывать их технически, принимать судьбоносные для передачи решения.

С 1975 по 1977 я сотрудничал как психолог-консультант (внештатно и на добровольных началах, если не считать того гонорара), а затем до 1983 года стал по совместительству участником передачи. Как участника меня помнят немногие: в силу моей малой активности, недостаточной эрудированности и невысокой скорости мышления я мало «светился» на экране, что, кстати, тоже раздражало Ворошилова. Он считал, что если ты в клубе, если ты сел за игровой стол, то должен играть, т.е. стремиться быть на экране… Я к этому не стремился. Меня раздражало то, что на следующий день после демонстрации передачи меня узнавали на улице, что незнакомые люди начинали со мной заговаривать. Я не готовился к карьере «телезвезды» и не связывал свое будущее с передачей и телевидением профессионально. Я думаю, что это, в конечном счете, сыграло решающую роль в том, что наше долгое и, как мне кажется, плодотворное сотрудничество с Владимиром Яковлевичем прекратилось. За последние семнадцать лет мы общались всего несколько раз. Один раз это было, кажется, в 1989 году, когда после поражения клуба в финале Ворошилов полностью расформировал клуб и начал новый набор. Тогда он обратился ко мне с просьбой помочь создать новый клуб, как это я уже однажды делал в 1977 году. Второй раз он пригласил меня на двадцатилетие передачи, и я участвовал в финальных играх в качестве стоящего за спинами игроков «ветерана» клуба. Затем я был на тренировках, связанных с новой концепцией передачи, когда были ликвидированы команды, и состав участников за столом определялся неизвестным мне образом. Последний раз мы виделись во время юбилейного цикла в декабре 2000 года, который стал последним в его жизни…

А первая встреча состоялась осенью 1975 года, когда под названием «Что? Где? Когда?» в плане телепередач стояла семейная викторина.

Сделав нашумевший аукцион, а затем весьма популярную передачу «А ну-ка, парни», Владимир Яковлевич решил попробовать свои силы в семейной викторине. Спонсором передачи, хотя не помню, чтобы тогда было такое слово, было Общество книголюбов, через которое мы и познакомились с Натальей Стеценко, а уже она познакомила меня с Ворошиловым.

1975 год… Я тогда только-только защитил диплом, посвященный изучению механизмов решения творческих задач. И уже в дипломе были открыты механизмы, без которых, как потом оказалось, невозможен ни один вид творческой деятельности. Много позже я разработал учебную программу по «Практической психологии творчества» и проводил занятия с изобретателями в области техники, нейрохирургами, сценаристами ВГИКа. Затем работал с учителями, коммерсантами, политиками, родителями детей-инвалидов, с детьми, имеющими трудности в обучении, шахматистами. Оказалось, что везде, где в деятельности человека возникают трудности, требующие от него творческого усилия, работают эти механизмы, присущие каждому, без исключения, человеку. Проблема лишь в том, что сам человек часто не подозревает, на что он способен, оказывается в плену у стереотипов, и бьется в творческих муках, пытаясь преодолеть то, что владеет им и направляет мысль по ошибочному пути. Оказалось, что достаточно чуть-чуть помочь человеку осмыслить причину затруднения, взглянуть на себя со стороны, с другой позиции, чтобы мыслительный процесс перестал буксовать и начал развиваться продуктивно.

Тогда я еще не имел представления о том, какие возможности в организации творческой деятельности открывают обнаруженные в дипломной работе закономерности, но найти средства помощи в решении проблем было моей основной идеей по жизни — идеей, навеянной повестью Михаила Анчарова «Сода-солнце», главный герой которой пытался сделать так, чтобы творчество стало естественным процессом для каждого человека…

Владимир Яковлевич Ворошилов предстал для меня именно в этом качестве. Он решал проблему и столкнулся с трудностями. Мне было интересно ему помогать вдвойне. Во-первых, он сам занимался решением творческой проблемы — созданием передачи, во-вторых, сама передача была посвящена процессу решения проблем, пусть в миниатюре, — поиску ответов на сложные вопросы. С точки зрения исследователя механизмов мышления принципиальной разницы нет между решением учебной задачи ребенком, научной проблемы ученым или управленческой проблемы, например, президентом страны. Закономерности мышления одни и те же, разумеется, в определенном аспекте.

Этим аспектом является рефлексия как процесс осознания и изменения оснований собственного мышления. Сейчас это слово даже не требует пояснения, а в 1975 году из пяти членов экзаменационной комиссии факультета психологии МГУ его знал только один, и мне чуть не поставили «три». Потом смилостивились до «четверки», проспорив минут двадцать… Впрочем, это дела давно минувших дней. Девять лет спустя я благополучно защитил диссертацию, причем на моей защите это слово уже никого не удивляло, а сейчас слово «рефлексия» вполне осмысленно употребляют ученики начальной школы, имеющие трудности в обучении, с которыми мы работаем по линии Института педагогических инноваций…

Проблему, с которой столкнулся Ворошилов, работая над семейной викториной, можно было бы обозначить так: он хотел создать уникальную передачу на материале семьи, стержнем которой был бы процесс поиска ответов на вопросы, т.е. викторина, но… передача не получалась. Вернее, она получалась, но, в его представлении, банальной, без изюминки. Получалась передача, каких было много до того, будет после того, а хотелось чего-то эдакого…

С первого знакомства, с первого долгого разговора Владимир Яковлевич мне очень понравился. Он проявлял большой интерес к психологии, расспрашивал, как устроено мышление, высказывал тонкие замечания, давал возможность мне почувствовать ограниченность собственных представлений о мышлении; мы обсуждали, что такое семья, возможна ли вообще семейная викторина — «зачем семье искать ответы на вопросы, разве семья — это субъект коллективного решения проблем?» и т.д.

Я невольно отмечал, что мышление Ворошилова чрезвычайно своеобразно, хотелось понять, «как устроен этот механизм», кроме того, он обладал удивительной способностью заражать своей проблемой, своей идеей других людей. Я вовлекся в работу над телепередачей совершенно незаметно для себя. Он мог позвонить в любое время и сходу, не спрашивая, чем я занимаюсь, начать обсуждать по телефону очередную идею. Если что-то было для него особенно важным, он мог предложить придти к нему, благо мы были в то время почти соседями (по московским понятиям)…

Историю семейной викторины Ворошилов очень не любил вспоминать. Наталья Стеценко, наоборот, очень любила ее рассказывать, что и делала при каждом удобном случае. Как правило, это случалось на посиделках после записи очередной передачи. Захватывающий рассказ, почти детектив, по крайней мере, по напряженности и драматичности развития событий все слушали, затаив дыхание, время от времени разражаясь гомерическим хохотом. Без смеха и слез ту историю вспоминать невозможно. Но относиться к ней я призываю со всей серьезностью и уважением, потому что без нее, возможно, не было бы той передачи «Что? Где? Когда?», которая завоевала умы и сердца очень многих людей…

Эта история одного из немногих поражений Ворошилова (собственно, мне другие неизвестны), история его провала как профессионала. Это его собственная оценка. Я специально начал этот текст с описания некоторых черт характера Владимира Яковлевича, чтобы было понятно, как он переживал этот провал. Он не мог этого себе простить, наверное, стремился вычеркнуть из памяти тот «позорный» факт своей биографии. И после той злополучной съемки, он должен был создать нечто великое, только так он мог искупить свою вину, заставить забыть о том позоре… Я думаю, что наши воспоминания о той семейной викторине, когда, не дожидаясь конца съемки, он убежал на чердак, были для него очень болезненными… Тогда я этого не понимал. Понял гораздо позже. Может быть, поэтому я никогда не пытался делиться воспоминаниями в письменном виде, зная, что Ворошилов очень не любит вспоминать ту историю…

 И все-таки берусь утверждать, что без той съемки и той ночи не было бы известной всем передачи «Что? Где? Когда?».

О той съемке я вспоминать больше не буду. Последующая рефлексия дала исчерпывающий ответ на то, какая именно ошибка была допущена, из-за которой ничем иным, кроме как провалом, та съемка закончится и не могла. Скажу только, что, когда Ворошилов уже спустился с чердака, и мы шли к нему домой, я попытался сказать, что-то вроде того, что «получилось интересно». «Ты считаешь из этого можно сделать передачу?» — с грустной иронией ответил Владимир Яковлевич. И стало понятно, что «из этого» он передачу делать не будет…

Той ночью у него дома мы действительно просидели до утра почти молча. Нам обоим было, о чем подумать. Помню, что я думал о своих действиях. Я пришел к выводу, что я в своих советах переступил границу собственной компетентности, когда начал предлагать режиссерские решения. А Ворошилов в стремлении сделать оригинальную передачу нарушил какие-то очень важные законы телевидения, которые, наверное, не были им «отрефлексированы», но до этой злополучной съемки он следовал им естественно, в силу присущего ему профессионализма. Эти законы мы позже тоже обсудили…

Часа в три ночи он спросил: «Выпить хочешь?».

Выпить после такого, естественно, хотелось. Ворошилов порылся в поисках спиртного и нашел бутылку «Гавана-клаб», в которой оставалось не более 100 г. Себе налил чуть-чуть, мне побольше. Остаток ночи мы провели также молча. Правда, я еще раз попытался заговорить о том, что можно было бы сделать с отснятым материалом. Было очень жалко затраченных усилий, самой съемки, жалко расставаться с иллюзиями… Тему «делания из этого передачи» Ворошилов закрыл очень резко, сказав, что он уже думает о другом...

Около шести утра он достал откуда-то заявку семилетней давности, как он сказал, и дал мне прочитать. Заявка называлась «Клуб знатоков» и составляла всего полторы странички машинописного текста. В ней уже был волчок, круглый стол, знатоки за столом. Но еще были ведущий и жюри из академиков. Заявку Ворошилов прокомментировал так: «Это — традиционно. В плане стоит телевикторина «Что? Где? Когда? Нигде не говориться, что это семейная викторина. Можно сделать передачу про клуб знатоков и назвать ее «Что? Где? Когда?»…

Решение его не очень устраивало, но все-таки это было решение, некоторая реабилитация за творческую неудачу.

Передачу подготовили быстро. Молодые эрудированные ребята сидели за столом. Вопросы шли в заранее заданной последовательности, стрелка указывала на человека (!), он отвечал, а академики оценивали вопрос.

В той первой передаче не было главного элемента последующих передач — командной работы в течение минуты обсуждения ответа на вопрос.

Съемка состоялась. Передача прошла успешно. Ведущим той передачи был… Александр Масляков, поскольку тогдашний директор телевидения товарищ Лапин других ведущих не признавал. Да и Ворошилову после скандалов с аукционом появляться в качестве ведущего на экране было невозможно. Передачу посмотрели с интересом, но не более того. В таком виде она появилась на экране первый и единственный раз…

Поэтому, с моей точки зрения, передача рождалась минимум дважды, а то и трижды. Первый раз в ту самую ночь, когда Владимир Яковлевич отказался от идеи делать семейную викторину и занялся «Клубом знатоков». А второй раз она родилась, когда он позвонил мне около полуночи и сходу спросил: «А что, если стрелка показывает на вопрос, а люди за столом сидят и обсуждают ответ?».

Я сразу же спросил, сколько времени может быть отведено на обсуждение, и, услышав в ответ «ОДНА МИНУТА», сказал, что это несерьезно. По моим экспериментам получалось, что один человек решает творческую задачу в среднем за 24 минуты, два человека — за 7 минут, хотя и с гораздо более высокой продуктивностью. Но случаев решения за минуту не было!

У Ворошилова были свои аргументы. «Во-первых, телевизионное время очень дорогое, и больше минуты я просто не могу выделить. А во-вторых, за столом будет сидеть шесть человек. Если двое, как ты говоришь, решают творческую задачу эффективнее, чем один в 6 раз, то во сколько эффективнее будут решать задачу шесть человек?» — спросил в ответ Ворошилов.

На этот вопрос я ответить не мог, и сказал одно: «Понял, еду». (В тот день я находился у родителей и поехал на такси. За такси заплатил Ворошилов, просто дал пять рублей, не спрашивая ни меня, ни водителя о цене. Время было для него дороже).

Мы начали обсуждение ЕГО ИДЕИ. По всему получалось, что шесть человек, если они ведут поиск ОРГАНИЗОВАННО, могут решить за минуту достаточно сложную задачу. В коллективной работе время течет совершенно иначе. Позже мне приходилось слышать от участников проектных семинаров, где в поиске решения принимали участие до 100 и более человек, что за три дня они прожили три года. И это не только субъективное чувство, это действительно так. Вспомните, что успевают сделать «знатоки» за минуту, когда они действуют слаженно: в первые же 10-20 секунд они успевают набросать варианты ответов на вопрос, среди которых, как правило, имеется идея верного решения. Затем они 20-30 секунд тратят на то, чтобы найти обоснование верного решения, успевают сопоставить варианты и найти основания выбора. Оставшиеся 10 секунд уходят на то, чтобы договориться о формулировке и выбрать отвечающего. Так протекает процесс, когда команда организована. Кстати, нетрудно отследить причину ошибок и неверных ответов, если внимательно наблюдать за процессом обсуждения. Впрочем, это тема совсем другого разговора…

Главный вывод, который был сделан из теоретических рассуждений и практических проверок заключался в том, что шесть человек за одну минуту могут найти ответ на достаточно сложный вопрос. Спустя три года после этого разговора одной из команд достался вопрос, ответ на который филологи искали 100 лет… Знатоки наши правильный ответ за одну минуту! И это — лучшее подтверждение творческого потенциала организованно работающей группы из шести человек!

… На этот раз до съемок дело дошло не скоро. Начался долгий и мучительный творческий процесс. «Обжегшись на молоке», Ворошилов «дул на воду». Вся передача до последних деталей выстраивалась в чисто идеальном плане. Затем он цеплялся за какой-нибудь сомнительный, не имеющий четкого объяснения момент «устройства передачи», малопонятный телезрителю или не понятный сходу, и… передача разрушалась… им самим… совершенно безжалостно. Начинался новый виток размышлений и обсуждений. Так продолжалось до тех пор, пока… нет, он не пришел к идеальному для себя варианту. Во-первых, в ходе творческих бесед мы пришли к выводу, что настоящее искусство телевидения — это только прямой эфир, который в СССР в 1969 году был запрещен, после печально известного хоккейного матча «ЦСКА-Спартак», а, во-вторых, были непреодолимые идеологические ограничения. На их учет и обход иной раз тратилось больше времени, чем на собственно творческую разработку…

…Эта работа продолжалась до тех пор, пока не появились инвариантные единицы передачи — то, что не менялось при обсуждении новых вариантов — волчок, минута обсуждения, шесть человек и т.д. То есть, некая организационная и смысловая основа передачи сложилась. Кроме того, появилось ощущение, что тянуть со съемкой больше нельзя. Передача стояла в плане и должна была выходить в эфир регулярно, а после той передачи осенью 1975 за полгода не вышло ни одной…

Потом был отбор знатоков, тренировки, инструкции, установка на полную свободу и раскрепощенность вплоть до того, что во время передачи можно было курить за столом (потом следы сигарет тщательно вырезались). Короче, на советском телеэкране в мае 1976 года появились свободно мыслящие люди, которые на глазах у миллионов телезрителей осуществляли коллективный поиск ответа на вопрос, вызвавший у них затруднение, и никто не знал, чем этот поиск закончится. Событие рождения коллективного ответа разворачивалось у всех на глазах в течение целой минуты. И эта минута была самым интересным моментом передачи. Есть учесть, что вертящийся волчком оператор Саша Фукс успевал поймать камерой едва ли не все ключевые реплики игроков, так что нить развития мысли, при желании, могла быть восстановлена. Появились повторы наиболее интересных обсуждений, короткие рефлексивные разборы того, как получился или не получился правильный ответ, комментарии психологов. Но…

Всему этому предшествовал еще один драматический момент в истории передачи — ее закрытие «сверху» и возрождение из пепла.

Можно сказать, что тогда, в мае 1976 года, передача прошла в эфир случайно. Начальства перед майскими праздниками, на которые был назначен эфир, не было. Передачу посмотрел дежурный редактор. Дух передачи вызвал некоторые сомнения, но она стояла в плане. Значит, концепция передачи принята и одобрена «наверху», так, по-видимому, рассуждал дежурный редактор. Он пропустил передачу, тем более, что она ему понравилась.

И хотя она шла в 12.00 в субботу, жарким майским днем, ее посмотрели и запомнили очень многие…

Следующая передача была закрыта непосредственно перед эфиром после просмотра ее заместителем директора телевидения товарищем Ждановой. Посмотрев передачу, она была крайне возмущена (я это знаю только по рассказам самого Ворошилова и Натальи Стеценко), но аргументов полновесных, почему передачу надо закрыть (а закрыть обязательно надо!) привести не могла. В конце концов, осталось одно серьезное обвинение: «Клуб знатоков — элитный, а должен быть массовым».

В следующий раз передача вышла в эфир только в конце 1977 года. В клуб было набрано человек, наверное, 80. Требование массовости было выполнено. Но возникла проблема, как из этих незнакомых 80 человек, «сделать» клуб. «Они же даже имен друг друга не запомнят! — кричал Ворошилов. — И будут обращаться к друг другу: «Эй, девушка!».

Тогда я предложил провести с клубом социально-психологический тренинг, позволяющий людям быстро познакомиться, глубоко узнать друг друга и даже подружиться. Мне было известно, что незадолго до этой съемки несколько наших психологов прошли тренинговую группу у приехавшего в СССР польского психолога (сейчас не могу вспомнить его имени) и, теоретически, могли провести тренинг сами. Я посоветовал обратиться к Борису Сергеевичу Братусю, но тот оказался занят и, в свою очередь, порекомендовал Ворошилову Адольфа Ульяновича Хараша и Александра Григорьевича Асмолова. Хараш провел первый тренинг, который дал нужный эффект. После этого тренинг проводился перед каждой съемкой. А однажды Владимир Яковлевич Ворошилов показал фрагмент социально-психологического тренинга по телевидению. Поклон Вам, Владимир Яковлевич за это от всех практикующих психологов! Потому что неофициально запрещенный до этого тренинг, после показа его по центральному телевидению автоматически стал вполне легальной процедурой. К Харашу посыпались заявки со всей страны, в Литве тут же пошла еженедельная передача. В Латвии Виестурс Реньге стал проводить тренинги с руководителями и специалистами народного хозяйства в институте повышения их квалификации, и остановить этот процесс становления практической психологии было невозможно…

Поскольку основное требование массовости было выполнено, а также были исключены из интерьера передачи некоторые сильно раздражавшие Жданову элементы типа серебряного подноса, на который складывались книги, выигранные знатоками, — того самого, где потом стали лежать деньги, — ничего не оставалось делать, как пропустить передачу в эфир…

Короткая историческая справка, доказывающая уникальность передачи. Для телепередач, по крайней мере в то время, очень важным показателем была почта, т.е. сколько писем пришло после показа передачи. На наиболее популярные передачи приходило до 10-12 тысяч писем, особенно, если, например, как в «Артлото», пославший письмо имел шанс получить набор дефицитных грампластинок с автографами звезд эстрады… В передаче «Что? Где? Когда?» не было звезд эстрады. И получить можно было книгу, да и то за одну передачу получить книгу могли всего несколько человек, приславшие наиболее интересные вопросы, да еще и выигравшие у знатоков. Шансы были ничтожными… Тем не менее, вскоре после того, как передача стала появляться в эфире регулярно, но одну из них пришло 80 тысяч писем! Стало очевидным, что передача по крайней мере по этому показателю вне конкуренции. Владимир Яковлевич создал то, к чему стремился несколько лет — уникальную, не имеющую аналогов, популярную передачу, являющуюся шедевром телевизионного искусства мирового масштаба!..

***

Небольшое отвлечение. Я люблю читать книги о разных творческих личностях, о великих людях. Как-то я обратил внимание на то, что в жизни едва ли не каждого великого человека, достигшего высочайших профессиональных успехов, был в биографии подобный эпизод — профессиональный провал. Помню, как меня поразил один факт в биографии Пеле. Это случилось, когда он был еще мальчишкой, но уже и лидером знаменитого «Сантоса». В той игре, под занавес сезона, при счете 1:1 ему доверили бить пенальти. В случае победы «Сантос» становился чемпионом Бразилии», в случае поражения или ничьей чемпионский титул доставался другому клубу. Представляете! Тебе 16 лет! Но ты уже лидер! Ты уже признанный футбольный гений! Тебе старшие товарищи доверяют забить золотой гол и вписать свое имя крупными буквами в историю клуба как героя. Сейчас ты забьешь — и тебя понесут на руках все болельщики «Сантоса»! Один удар, каких ты тысячами исполнял на тренировках — и…

Пеле пробил прямо во вратаря. «Сантос» не стал чемпионом. Пеле после матча рыдал, его утешала вся команда. Но он был неутешен… Страшное слово «никогда»… Мгновение неповторимо — «чудное» оно или «чудовищное». Что может быть страшнее для профессионала как оказаться несостоятельным. Профессионал — это тот, кто в любых заданных условиях, при любых обстоятельствах, в заданное время решает поставленную задачу на высочайшем уровне!... Не забил… Пенальти…

Наверное, после этого Пеле не раз мысленно пробивал этот пенальти — в «девятку», в «шестерку», на силу, на точность, обманывал вратаря, но… Тот пенальти ему уже НИКОГДА нельзя было пробить… Позор… Искупить вину, доказать, что ты — профессионал, доказать всем, не оставив ни у кого никаких сомнений в твоей профессиональной состоятельности, — вот тот стимул, который появляется у тех, кто пережил подобное и не сломался! Это стимул на всю жизнь, потому что ты стремишься к совершенству, шлифуешь себя, не жалеешь сил, чтобы … пробить тот пенальти. Но это тебе уже не суждено сделать никогда.

Помимо стимула такое незабываемое событие, как глубоко переживаемый профессиональный провал, создает своего рода эффект психологической защиты: «Что бы ни случилось, самое страшное, что могло случиться в твоем представлении, уже произошло. И ты это пережил. И оно уже позади. Что бы ни происходило, как бы ни разворачивались события, ты знаешь, где дно, ты там был. Там страшно, но не смертельно, это можно пережить, и опыт такой у тебя уже есть». Появляется смелость и трезвость, эйфория от предвкушения предстоящего успеха сменяется холодным расчетом, чтобы исключить любую случайность. Профессионал становится настоящим профессионалом, мастером своего Дела…

Пеле стал королем футбола… Он забил столько голов, сколько уже не забьет, наверное, ни один футболист. Когда у него было 999 голов, все ждали, каким будет тысячный гол… В очередном матче был назначен пенальти… Пеле побежал, как сумасшедший… от одиннадцатиметровой отметки… Его вернули к ней, почти насильно… Стадион замер… Пеле разбежался и… забил! Забил так, как это должен был сделать профессионал, не оставив вратарю ни малейшего шанса. Матч был прерван, к Пеле подбежали репортеры, он… плакал в микрофон, плакал от счастья и горя, говорил о том, как много в Бразилии несчастных обездоленных детей, что они нуждаются в помощи, в заботе, и — мы добавим — каким он был сам незадолго до того, как в 16 лет стал лидером «Сантоса» и ему доверили бить тот пенальти. Он искупил тот позор. Кроме как в той книге о Пеле я нигде и никогда не встречал описания этого факта его биографии, не помню, чтобы он когда-либо говорил об этом в каком-нибудь интервью…

Пеле называют королем футбола.

В 2000 году ему исполнилось 60 лет.

Ворошилова называют королем.

В 2000 году ему исполнилось 70 лет.

«Он сам поставил свой финал», — скажет несколько месяцев спустя Наталья Стеценко… Королевский финал.

9.06.2001