16+
Выходит с 1995 года
28 марта 2024
О некоторых феноменах массовой психологии

При переходе от понятия «человек» или «личность» к понятию «масса» возникает качественно новый феномен — «коллективное сознание». Отчасти этот процесс аналогичен тому, как различные клетки тела в своем единстве создают новое качество — целостный организм. Но это «новое качество» применительно к большим массам людей в ряде случаев характеризуется далеко не лучшими свойствами.
 
В массе резко возрастает внушаемость, психическая заражаемость и столь же значительно снижается критика. Все люди в той или иной степени внушаемы. Именно это феномен в настоящее время активно используется в антитабачной кампании, которая некурящим внушает отвращение к никотину, а заядлым курильщикам — неизбежность смерти от неизлечимых заболеваний. Психическое заражение также всем хорошо известно — кто-то слегка покашлял в девятом ряду партера, и тут же потребность откашляться появляется сразу у нескольких зрителей. Но психическое заражение имеет еще одно свойство: люди заражаются преобладающими на данный момент или в данный период времени эмоциями. Трудно заразить кого-то неудержимым смехом на траурном митинге, так же как и безудержными рыданиями на юмористическом концерте.
 
Члены массы в определенном смысле перестают быть отдельными личностями. Рядом могут оказаться люди, которые при прочих условиях вообще не могли бы найти общей темы для беседы или общей точки зрения. Но в массе они едины. В массе резко возрастает ощущение индивидуального и коллективного могущества, люди начинают вести себя так, как они никогда не стали бы вести себя в другой ситуации, и даже так — как они сами или люди из их ближайшего окружения могли бы ожидать (периодически примеры такого поведения дают футбольные фанаты). Повышенная внушаемость, психическая заражаемость, снижение критичности восприятия и ощущения мощи приводят к тому, что человек как бы спускается вниз на несколько ступеней цивилизации, вплоть до стадии варвара. Радикализм, который вначале проявляется только в высказываниях, сменяется актами вандализма и погромами. При этом в массе проявляется еще один существенный феномен: коллективная безответственность. Какой бы проступок или даже преступление не совершила масса, «это сделал не я» — это сделали мы или кто-то другой.
 
Однако для того, чтобы эти свойства массы начали реализоваться, она должна достичь критического уровня «плотности». Даже десять тысяч человек на крупной столичной площади не смогут обрести свойств безликой (обезличенной) массы — плотность должна быть такой, чтобы люди чувствовали определенную стесненность в своем физическом, и как следствие — личностном пространстве.
 
Одной из центральных фигур массы является ее лидер, а если точнее — человек, принимающий на себя роль лидера. Подчеркнем еще раз — «принимающий», а не берущий, так как масса, в определенном смысле, всегда жаждет отдать кому-либо эту роль и «отдаться» во власть этого человека. И если он не появляется, масса испытывает разочарование, а если лидеру удается получить признание массы, то она становится буквально «раболепно послушной».
 
Коллективное сознание приобретает при этом еще одно свойство: в нем нет (или почти нет) места неуверенности в своей массовой правоте или правоте признанного ею (даже сиюминутно признанного) лидера. В ней также нет места сомнению. Масса всегда считает себя более авторитетной, чем любой другой, даже очень компетентный человек или специалист, и использует для подавления инакомыслия (по отношению к принимаемым ею истинным или ложным идеям) самые примитивные способы поведения.
 
В отличие от конкретных людей, масса чаще всего склонна к крайним точкам зрения и вообще — к крайностям. Под влиянием лидеров, чье поведение и роль социально взвешены, массы способны на самые высокие проявления самоотверженности, бескорыстия и преданности высоким идеалам (как это было в августе 1991-го). В этом случае масса может функционировать практически без какого-либо стремления к личной выгоде. Однако такие (позитивной направленности) случаи массового поведения в истории не часты. Чаще причины, побудившие массы к действию, имеют в своей основе стремление к личной или коллективной выгоде или базируются на идеях так называемого группового эгоизма. Именно эти идеи, как правило, озвучиваются и подогреваются лидерами, в ряде случаев преследующими (несколько или даже совершенно) иные цели, нежели возглавляемые ими массы.
 
Когда массы пришли в движение, остановить их чрезвычайно трудно, так как (в рамках новых свойств — «коллективного сознания») массе в целом вообще чужда жажда истины: для нее не важно, кто начал или кто виноват, а стоящие во главе масс лидеры нередко становятся «заложниками» этих непримиримых настроений. В отличие от конкретного человека, масса всегда обезличена и требует, прежде всего, иллюзий. В определенном смысле масса просто «не может жить» без иллюзий. Достаточно понятно, например, что никто всерьез не мог воспринимать в 1917, что, как только мы перебьем всех, кто что-то имеет или умеет, или почему-то ходит в шляпе и пенсне, сразу станет лучше. Всерьез верить в это нельзя. Но массы верят, потому что это доставляет удовольствие и позволяет погрузиться в мир фантазий и приятных иллюзий.
 
В целом, каждый человек живет в мире своей психологической иллюзии, которая чаще всего не соответствует объективной реальности, начиная с юношеской уверенности, что «моя девушка лучшая в мире», и кончая убежденностью в безусловной правоте той или иной партии. При этом достаточно хорошо известно, что чем больше у человека (или группы людей, объединенных общими иллюзиями) сомнений в их верности, тем больше прилагается усилий для их поддержания. Этот феномен существует как на уровне индивидуального, так и на уровне коллективного сознания. Старшее поколение помнит, как количество плакатов и лозунгов типа: «Партия уверена в народе, и уверен в партии народ», — росло прямо пропорционально снижению такой уверенности.
 
Характерно, что в основе почти всех человеческих иллюзий лежат желания, которые никогда не бывают полностью удовлетворены, прежде всего: счастья, любви, достатка, признания и самоуважения. Причин для таких желаний (и, соответственно, иллюзий именно такой ориентации) даже в самые стабильные периоды развития обществе всегда более, чем достаточно. Но их восприятие становится еще острее в период социальных и экономических кризисов, когда эти обычные психологические феномены многократно усиливаются и обретают потребность в отреагировании. Характерно также, что в период кризисов эти неудовлетворенные или неисполнившиеся желания наслаиваются на феноменологию так называемых родовых мифов, суть которых может быть кратко выражена тезисом: «Наш род (народ) не может быть плохим». Поэтому со свойственной человеку вообще склонностью проецировать вину вовне все плохое легко находит объяснение в происках неких врагов. В целом, неважно каких — евреев, американцев или русских, но лучше — живущих «по соседству», тех, кого можно достать и выместить свою обиду.
 
Этот феномен особенно ярко проявляется между исторически близкими или даже родственными народами — испанцами и португальцами, ирландцами и англичанами, евреями и арабами, в том числе — между русскими и украинцами. В основе этого лежит естественный человеческий нарциссизм, который всегда существует и проявляется в той или иной мере как на уровне индивидуального, так и коллективного сознания: если кто-то такой же как я, имеет ту же историю, те же национальные обычаи и традиции, похожие языки т. д., но при этом чем-то все-таки отличается, это как бы шарж или карикатура на меня любимого. В бытовом варианте этот феномен легко наблюдать, когда на каком-то торжественном мероприятии две женщины вдруг обнаруживают, что на них совершенно одинаковые платья, купленные накануне как единственные в своем роде авторские работы известного дизайнера.
 
Именно по такому сценарию развиваются практически все межнациональные конфликты, психологическая основа которых присутствует, фактически, во всех случаях компактного проживания этнически неоднородного населения. Каким бы высокообразованным и культурным ни был народ, в нем всегда присутствует нарциссическая уверенность, что он, во всяком случае — не хуже других, а — скорее — даже лучше (самый яркий пример — Германия 1930-х). Во многих случаях такие далеко «небезобидные» массовые фантазии поддерживаются политическими лидерами, так как ничто так не способствует консолидации массы, как национальная идея. Особенно, когда нет никаких иных идей для духовного единства и консолидации масс.
 
Лидер, который в своих публичных выступлениях декларирует, что именно он способен реализовать эти нарциссические иллюзии в сочетании с обещаниями счастья, любви, достатка, признания и самоуважения обычно может рассчитывать на тот или иной (сиюминутный или даже долговременный) успех, даже при отсутствии сопутствующих объективных условий. Успех может быть еще больше, если он катализируется образом врага, который всему этому препятствует.
 
Если погружение массы в мир фантазий и иллюзий достигает определенного уровня, то возникает качественно новое состояние: массовый невроз, невроз нации или даже наднациональный. Практически все кровавые революции и гражданские войны — это, с точки зрения психологии масс, социальные неврозы. Катализаторами таких эпидемий чаще всего являются не столько объективные условия, сколько конкретные лидеры и поддерживающие их источники массовой информации, которые постепенно «нагнетают» массовую истерию до определенного уровня, а затем предпринимают конкретные шаги по консолидации и направлению движения масс (для реализации своих, нередко — узкокорыстных) целей. Напомним, что в качестве одного из показателей ленинского гения еще недавно было принято цитировать фразу: «Сегодня рано, а завтра будет поздно!».
 
В основе таких целей нередко лежит стремление к личной власти или даже патологическое представление о своей мессианской роли в отношении конкретного народа или всего мира. Эти цели чаще всего подаются в некоем культурном обрамлении заботы об общественном благе, а порой не осознаются и самими лидерами, так как они также могут находиться в плену собственных иллюзий или уже упомянутой патологической уверенности, что именно им дано разрешить ту или иную конкретную ситуацию или все мировые проблемы сразу. Чаще всего, отвечая общественному запросу, в качестве маскирующих идей, провозглашается борьба за справедливость, противодействие национальному унижению и т. д.
 
Как правило, описанные массовые феномены существуют от нескольких часов (митинг) до нескольких лет (восстания и т. п.) и распадаются либо после «выпуска пара из котла», либо вследствие насильственного подавления. Одним из частых проявлений распада и утраты чувства коллективной безответственности массы является паника или предельная агрессивность. В отдельных случаях могут присутствовать оба феномена одновременно.
 
Причиной этого чаще всего является коллективный страх, так как организованной массе всегда присуща или даже целенаправленно внушается идея о том, что именно в единстве их сила. Этот страх нередко может быть несоизмеримым с реальной опасностью или реальной угрозой для каждого члена массы, но эмоциональные реакции, как в случае любого страха, преобладают и нередко побуждают массу к иррациональным действиям. Все указанные механизмы принадлежат к общесоциальным, при этом — чем невротизированней и обездоленней масса, на которую проецируются эти законы, тем больше непоколебимая уверенность в своей правоте, жесткость психологических установок, неспособность к компромиссам и жестокость массы.

Михаил Михайлович Решетников - профессор, ректор Восточно-Европйского Института Психоанализа.

Источник

Комментарии

Комментариев пока нет – Вы можете оставить первый

, чтобы комментировать

Публикации

Все публикации

Хотите получать подборку новых материалов каждую неделю?

Оформите бесплатную подписку на «Психологическую газету»