Писатель, психиатр и психотерапевт Ирвин Ялом ответил на вопросы российской аудитории о выборе профессии и качествах хорошего специалиста, о выгорании и устойчивости, о сожалениях и абсолютном зле.

— Как и в какой момент Вы осознали, что Ваш путь будет связан с помощью людям, с психотерапией, психиатрией?

— Мне было 12 или 13 лет, когда у моего отца случился серьезный сердечный приступ, он чуть не умер в тот день. После этого отец прожил еще несколько лет, но я прекрасно помню, как мы с мамой ждали, когда же приедет врач. У отца были сильные боли. Наконец-то — звонок в дверь, я слышу, как врач поднимается по ступенькам! Я почувствовал такое облегчение, этот врач помог моему отцу! Моя мать тоже испытала это чувство облегчения, она гладила меня по волосам. Когда камень тревоги упал с души, какая-то часть меня сказала: «Я хочу точно так же, как этот врач, приносить такое облегчение в жизнь других людей». Когда я пошел в колледж, я уже знал, что мой путь — помогать людям. Когда я только пошел в медицинскую школу, мне была ближе философия, чем медицинская наука, поэтому стать психиатром было для меня естественным выбором.

— Что значит «хороший психотерапевт»? И как психотерапевт может понять, что то, что он делает, действительно приносит пользу?

— Нужно постоянно себя перепроверять. Я сразу вижу, помогаю я пациенту или нет, я постоянно наблюдаю за процессом, отслеживаю изменения между мной и им. Я вижу, в какую сторону движется динамика, отслеживаю прогресс. Я прошу обратную связь: «Как прошла сессия? Вы стали грустнее, почему?» Я считаю, что у любого терапевта должна быть эта способность постоянного контроля.

Если говорить об атрибутах хорошего психотерапевта, то это человек, который умеет хорошо слушать, который готов изучить то, что называется «здесь и сейчас». Всякий раз, когда я консультирую пациента, я спрашиваю: «Как Вы себя почувствовали? Как Вы думаете, мы подбираемся к разрешению Вашей проблемы?» Я хочу, чтобы пациент был заякорен здесь и сейчас. То, что происходит между мной и им, — это то, что происходит между им и остальным миром. Что касается групповой терапии, мы там занимаемся не столько пациентами, сколько взаимоотношениями между людьми внутри группы. И то, что происходит внутри группы, — это зеркало того, что происходит в жизнях этих людей. Если психотерапевт обладает такими свойствами, готов смотреть правде в лицо, то это и делает его хорошим специалистом.

Расскажу историю из онлайн-консультирования. В Zoom человек виден в маленьком окошечке, и однажды пациентка казалась совсем крошечной — она далеко села от экрана. И по тому, как она отдалилась, я понял, что ей тяжело даются интимные отношения. Когда начинаешь анализировать, понимаешь, что она антисоциальная, ей тяжело с людьми, ситуация дает тебе подсказки, чтобы прорабатывать это. Любознательность, наблюдательность — тоже важные качества для психотерапевта.

— Как психологу, который полностью сосредотачивается на другом человеке, избежать профессионального выгорания?

— Это зависит от нагрузки специалиста, сколько у него пациентов. Нужно делать акцент на качество, а не на количество, не забывать о себе — терапия нужна не только им, но и вам. Это очень хорошо, когда вы присоединяетесь к кружкам психотерапевтов, участвуете в групповых сессиях. Когда я преподавал в Стэнфорде, мы создали такой кружок психотерапевтов, где каждый по очереди был лидером. Он просуществовал около 30 лет. Мы встречались на 1,5 часа, могли обсуждать разные кейсы из практики, общались друг с другом, это поддерживало нас, подзаряжало наши «батарейки». Если вы не хотите выгореть, обязательно выделите время на общение с коллегами, на преподавание: вы должны проводить время с теми, кто ниже вас по уровню своей подготовки, для кого вы можете быть учителем. Я не помню, чтобы когда-то выгорал. Почему? Потому что я себя не изолировал, постоянно окружал себя связями, наблюдал, как я влияю на людей, как люди влияют на меня. Еще одна группа, в которой я был более 40 лет, — это группа практического обсуждения кейсов. Я и еще девять психотерапевтов встречались раз в месяц на пару часов и по очереди презентовали различные кейсы.

— Сейчас большая часть жизни перешла в Zoom, в дистанционный формат. Как Вам кажется, какое будущее в этой связи ждет терапевтические группы, индивидуальное консультирование?

— В индивидуальном консультировании я, если честно, не вижу никакой разницы между общением в Zoom и в одной комнате. Для меня это не меняет суть терапии. Я много лет работаю дистанционно, для меня в этом нет ничего нового. Что касается групповой терапии, я вижу плюсы: человек может присоединяться, и ему не нужно путешествовать далеко. Терапевт может посмотреть, как выглядит комната клиента, прибрана ли она: это тоже показывает его ментальное состояние. Благодаря Zoom люди могут быть дисциплинированнее: человек не сможет сказать, что застрял в пробке, не успел. С другой стороны, проводить групповые сессии онлайн сложновато, потому что перед тобой плитка из лиц, но ты не понимаешь, кто с кем сидит рядом, не чувствуешь динамику, есть некая разрозненность. Все-таки групповую терапию лучше проводить физически. Думаю, когда пандемия закончится, все вернется на круги своя, и терапия будет проходить офлайн.

— Пандемия стала настоящим испытанием для психологической устойчивости людей. Как Вам кажется, что влияет на психологическую устойчивость, что ее укрепляет?

— Здесь очень многое зависит от контекста: есть ли у человека близкие друзья или он изолирован от общества. Я часто говорю своим студентам, что профессионалам тоже нужно обращаться к терапии. Для меня этот опыт всегда был положительным. Очень важный фактор — это открытость, готовность говорить о себе. Это хорошая модель взаимодействия с людьми и в рамках терапии, кто-то может говорить, что это уязвимость, но я так не считаю.

— В одной из своих книг Вы написали, что счастье — это отсутствие сожалений. Как быть, если сожалений уже нет, но и счастья нет?

— Это невозможно. «О чем Вы сожалеете?» — это критически важный вопрос, связанный с тем, что человек хотел сделать, но не сделал, с возможностями, которые не реализовал. Возраст — примета всех сожалений №1. Я не ощущаю особенных сожалений, наоборот, я считаю, что успел сделать гораздо больше, чем ожидал.

— Как Вы считаете, что такое абсолютное зло?

— Я, к счастью, не встречал таких людей в рамках своей психотерапевтической практики. Конечно, я встречался с негативными людьми, но у меня не было таких пациентов, которые бы олицетворяли абсолютное зло, поэтому я не смогу ответить на этот вопрос полноценно. Человек, который является абсолютным злом, как правило, в терапии не нуждается и не обращается за помощью.

Телемост с Ирвином Яломом состоялся в Московском институте психоанализа.