Дерадикализация: от теории к практике

Предлагаем вниманию читателей главу учебного пособия «Радикализация и дерадикализация: социально-психологическая перспектива» под редакцией Н.В. Дворянчикова, Б.Г. Бовина и И.Б. Бовиной, вышедшего в 2025 г. в издательстве ФГБОУ ВО МГППУ.

5.1. Основные принципы разработки превентивных мероприятий по дерадикализации

Дискуссия о том, что такое дерадикализация масштабна, как и в случае понятий терроризм и радикализация. Исследователи соотносят категорию дерадикализации с рядом других понятий, например, деиндоктринация, прекращение террористической деятельности (авторы не нашли более точного способа определить disengagement). Кроме того, предпринимается попытка поставить в один ряд с дерадикализацией такие процессы, как реабилитация, диалог, перевоспитание, реинтеграция и ресоциализация², что, соответственно, определяет основополагающий механизм, по которому происходит прекращение участия в террористической деятельности, а также структуры, на которые необходимо оказывать воздействие, которое, в конечном счете, приведет к дерадикализации индивида.

Выше отмечалось, что проблемы терроризма и его легитимизации находятся в фокусе внимания ряда дисциплин. То же самое касается и проблемы дерадикализации.

В целом, апеллируя к идее М. Элшими, проблема дерадикализации является территорией, не обозначенной на карте³, поскольку требуется теоретический анализ проблемы, а также проверка концептуальных построений в экспериментальных исследованиях. Очевидно, что существует своего рода зазор между имеющимся теоретическим знанием и запросами практики, ибо со времен 11.09.2001 проблема дерадикализации стала чрезвычайно актуальной. При всем при этом в различных странах действуют превентивные программы по дерадикализации⁴.

В самом общем виде обозначим три подхода, на которых базируются программы по дерадикализации, направленные на тех, кто принял участие в террористической деятельности: 1) нацеленный на изменение поведения (не затрагивая при этом причин поведения — убеждения, которые приводят к террористической деятельности, ибо этот пласт является частной сферой, воздействие направлено — на симптом. Такая стратегия, с опорой на анализ М. Гидера⁶, практикуется, в частности, в США, Великобритании, Австралии); 2) нацеленный на изменение убеждений (по сути, радикализация здесь рассматривается как индоктринация, тогда задача дерадикализации — в изменении убеждений, которые ему были навязаны. М. Гидер отмечает, что такой подход практикуется, например, в России, Турции и Саудовской Аравии); 3) смешанный (объединяющий и воздействие на поведение, и воздействие на убеждения — практикуется, в частности, в Италии, Испании, Финляндии). Очевидно, что эффективность мероприятий по дерадикализации зависит от прогресса в связи с объяснением механизмов радикализации, а также продвижением в связи с разработкой инструментов оценки риска радикализации. Однако запросы времени на мероприятия по дерадикализации, к сожалению, опережают достижения психологических теорий.

С одной стороны, разнообразные модели, используемые в области общественного здоровья, применимы и используются для профилактики насилия, на что указывает К. Миттон⁶. Аналогичный тезис находим, по сути, и у С. Этрана: «Полевые исследования показывают, что радикализация зачастую предполагает слияние через «повторное рождение» идентичности, изменяющейся внутри плотно сгруппированных социальных пространств: семейной жизни, спортивной команды, соседского окружения, рабочего пространства, школы, тюрьмы, сообществ беженцев и диаспор, закрытых групп в социальных медиа ... . Это означает, что подход к проблеме радикализации с точки зрения общественного здоровья может оказаться более приемлемым, чем строго криминологический подход»⁷. 

Если переформулировать и продолжить эту логику, то представляется возможным говорить о том, что модели, существующие в рамках психологии здоровья, и используемые для разрешения двух главных задач (продвижение здоровья и профилактика болезней⁸), обладают чрезвычайным потенциалом для ответа на вопрос о стратегиях дерадикализации, они являются теоретически обоснованными и экспериментально проверенными. 

С другой стороны, предпринимаются попытки рассмотреть процесс дерадикализации через призму имеющихся объяснительных моделей, в рамках которых исследуются проблемы банд, социального движения, процесса выхода из ролей (алкоголиков, курильщиков, наркоманов и пр.)⁹. И если использование идеи с выходом из группы — будь то банда или социальное движение — обладает серьезным потенциалом для объяснения того, как человек перестает выполнять террористическую деятельность, то логика выхода из роли — иная, ибо из фокуса внимания упускается то, что террористическая деятельность осуществляется группой. Другое дело, если рассматривать смену социальной идентичности в случае алкоголиков или наркоманов, но к этому вопросу мы вернемся позже.

Наконец, некоторые теоретические модели, о которых шла речь в Главе 2, предлагают объяснение не только процессу радикализации, но и также процессу дерадикализации. Речь, в частности, идет о моделях: АВС модель Дж. Халила с коллегами, Б. Доосжа с коллегами, А. Круглянски с коллегами, теории слияния идентичности В. Сванна и А. Гомеса¹⁰. 

В рамках теории неопределенности-идентичности М. Хогга можно обнаружить некоторые идеи, приложимые, в той или иной степени, к проблеме дерадикализации¹¹, об этом пойдет речь в следующем параграфе.

В АВС модели дерадикализация происходит под воздействием факторов, принадлежащих к тем же трем группам: структурные, индивидуальные, благоприятствующие, только сами факторы теперь иные: структурные (например, разочарование в идеологии); индивидуальные (выгоды экономического и психологического толка, только в этот раз, соответствующие дерадикализации), благоприятствующие (в частности, поддержка семьи)¹².

Дерадикализация, в логике модели, предложенной Б. Доосже с коллегами, является процессом отказа от идеологии, которую индивиды приняли, вступив в террористическую группировку. Напомним, что радикализация в модели Б. Доосже с коллегами предполагает три стадии (стадия сензитивности, стадия группы и стадия действия), на каждой стадии на предлагается учитывать факторы различных уровней (микро-, мезо- и макроуровней). В отношении дерадикализации также предлагается учитывать воздействие ряда факторов на указанных выше уровнях.

В логике этой модели — это более серьезные изменения, чем отказ от применения насилия и выход из радикальной группировки, поскольку эти поведенческие изменения не сопровождаются отказом от радикальных идей. На микроуровне — предлагается различать два важных фактора: 1) радикальные убеждения утрачивают свою привлекательность; 2) сомнения относительно стиля жизни, связанного с участием в террористической деятельности. Фактор мезоуровня — источником сомнений о дальнейшем пребывании в радикальной группе может выступать сама радикальная группа (например, это может быть связано с конфликтом в группе).

Наконец, факторы макроуровня — пребывание в местах лишения свободы, как считают Б. Доосже с коллегами, может побудить индивида к новой жизни. Кроме того, сама группа может перестать существовать.

Очевидно, что понимание процесса дерадикализации невозможно без учета группового и межгруппового контекстов. Хотя авторы этой модели и обращаются к логике социальной идентичности, но их схема не выстроена на основе подхода социальной идентичности, что не позволяет опираться на все преимущества и следствия подхода социальной идентичности.

В модели А. Круглянски с коллегами процесс дерадикализации зеркален процессу радикализации: необходимо воздействовать на один из трех компонентов модели (потребности, идеология и социальные связи индивида¹³). Дерадикализация может происходить в открытой и скрытой формах. Явная дерадикализация — это отход от нарратива террористической группировки, обусловленный разочарованием в ее идеологии. В скрытой форме дерадикализация означает, что индивид смог реализовать неудовлетворенную потребность, не вступая в конфликт, или когда когда связи с альтернативной группой (с позитивной направленностью деятельности) оказываются сильнее, чем с террористической группировкой.

В теории слияния идентичности В. Сванна и А. Гомеса в оригинальном или уточненном вариантах, как отмечают сами авторы, ответ на вопрос о том, как происходит процесс, противоположный слиянию с группой, ценностями, идеологией, лидером группы (авторы предлагают обозначать этот процесс как defusion)¹⁴, как в концептуальном плане, так и в экспериментальном находится в зачаточном состоянии. Теоретически предлагаются три возможных стратегии, которые авторы формулируют с определенной осторожностью (поскольку требуется дальнейшее теоретическое осмысление и экспериментальная проверка): уменьшение связей с объектом слияния; удаление и замена. В изначальной версии теории слияния предлагалась только одна стратегия — удаление из группы¹⁵.

Уменьшение связей с объектом слияния подразумевает своего рода разочарование в группе, с которой индивид переживает единение, как следствие, отдаление и выход из этой группы. Если принимать во внимание экспериментальные исследования, в которых индивидам, находящимся в состоянии слияния идентичности с группой, предлагалось вспомнить свой опыт группового членства, который заставлял их поставить под сомнение взаимодействие с группой¹⁶. Другими словами, у испытуемых провоцируется социокогнитивный конфликт, ставящий под сомнение их групповое членство. Однако В. Сванн с коллегами предостерегают, что в рамках этой стратегии возможен «обратный эффект», если критика группы исходит извне, то это только вызывает еще большую поддержку ингруппы.

Удаление: В. Сванн с коллегами указывают на возможность удаления из группы в связи с пребыванием в местах лишения свободы. Эмпирические факты, полученные на выборках осужденных за участие в террористической и экстремистской деятельности, говорят в пользу того, что у женщин-террористок наблюдается дистанцирование от террористической группировки и ее идеологии, но такого не происходит в случае мужчин¹⁷. Опять же эту стратегию стоит принимать во внимания с определенной долей осторожности. Эмпирические факты достаточно немногочисленны и противоречивы. Кроме того, нужно учитывать способ содержания осужденных в различных странах, в которых получены эмпирические результаты (совместное с другими осужденными по одноименным статьям уголовного кодекса, совместно с другими осужденными по другим статьям уголовного кодекса и пр. (этот вопрос обсуждался в Главе 1)). Данная стратегия может оправдать свою эффективность, если террористическая группировка перестанет существовать, авторы приводят пример террористической группировки — Тигры освобождения Тамил-Илама, переставшей существовать в 2009 году. Часть боевиков были подвергнуты процедуре дерадикализации (в логике теории слияния — это и есть разрыв связей с группой слияния). Их убеждения после прохождения программы по дерадикализации отличались от убеждений тех бывших участников группировки, которые не подвергались воздействию¹⁸. С нашей точки зрения, эта стратегия нуждается в концептуализации того, что именно происходит с персональной и социальной идентичностями, в ситуации исчезновения группы, с которой индивид объединяется. С точки зрения подхода социальной идентичности, представляется дать объяснения тому, что происходит с индивидом в случае потери социальной идентичности¹⁹. С точки зрения теории слияния идентичности, еще должно быть осмыслено такое событие, при котором исчезает группа, с которой индивид объединился. Равным счетом, в рамках этой теории еще предстоит осмыслить тот факт, что множественность социальной идентичности в большей степени соответствует жизни в современном мире, чем принадлежность только к одной группе.

Замена: эта наиболее привлекательная стратегия, как отмечают В. Сванн с коллегами²⁰, поскольку позволяет заметить объект слияния с опасного (террористическая группировка, идеология, сакральные ценности, отдельные личности — лидеры террористической организации) на безопасные объекты. Примечательно, что предпочтение в пользу этой стратегии косвенным образом указывает на устойчивость слияния идентичности, на сложность разрыва этого единства. Очевидно, что и эта стратегия преодоления объединения с группой требует теоретического осмысления и экспериментальной проверки.

В то же самое время, в рамках теории неопределенности-идентичности М. Хогг предлагает в качестве профилактической меры присоединение к высоко энтитативной группе, но занятой просоциальной деятельностью²¹. Как и в случае с теорией слияния, эта стратегия косвенным образом говорит о действенности механизма идентификации с высоко энтитативными группами для индивидов, переживающих неопределенность.

Представляется возможным говорить о различных целевых группах, на которые направлено воздействие профилактических программ: с одной стороны — это осужденные за участие в террористической и экстремистской деятельности; с другой — уязвимые индивиды (чаще всего — представители подростково-молодежной среды, не совершившие террористических действий, но в отношении которых у правоохранительных органов имеется информация определенного рода, указывающая на процесс радикализации или на их уязвимость к радикализации)²². Очевидно, что стратегии воздействия в каждом случае — разнятся: в первом случае, как отмечает М. Элшими, стратегия преследует цель «мы собираемся сделать тебя хорошим», а во втором случае — логика воздействия такова: «мы здесь, чтобы ты не стал плохим»²³.

В каждом случае эффективность воздействия мероприятий по дерадикализации определяется тем, что индивид реинтегрируется в общество и действует в соответствии с его нормами и законами²⁴.

5.2. Проблема дерадикализации: в поисках новой социальной идентичности...

Воспользуемся одним из определений, согласно которому — дерадикализация — это процесс, противоположный по своему содержанию процессу радикализации²⁵. Если радикализация связывается с трансформациями, происходящими с человеком, в результате которых человек вовлекается в террористическую деятельность, то дерадикализация — с тем, как индивид перестает исполнять эту деятельность и меняет свои убеждения (отказываясь от идеи насилия и экстремизма²⁶). При этом, как отмечалось в первой части нашего учебного издания, мы исходим из того, что террористическая деятельность осуществляется группой, отсюда — прекращение террористической деятельности — по сути — означает смену социальной идентичности, ибо именно идентичность является тем самым механизмом, который подталкивает к действию²⁷. И здесь, как отмечается в западной литературе, возникают проблемы этического толка, ибо встает вопрос о добровольности подобного изменения²⁸. Хотя, как уже звучало на высоком политическом уровне, например, в Великобритании, что возвращающиеся из Ирака и Сирии британские боевики должны будут подвергнуты программам по дерадикализации, для того, «чтобы обратить вспять их извращенную промывку мозгов»²⁹.

Если рассматривать вовлечение в террористическую деятельность как результат процесса радикализации, но, в соответствии с идеями теории неопределенности — идентичности, индивид не ищет группу с определенными убеждениями, оправдывающими насилие, но он ищет группу, идентификация с которой позволит снизить чувство неопределенности за счет четких прототипов, предписывающих мысли, чувства и действия, что позволяет сделать мир более предсказуемым. Такие группы, как отмечает М.Хогг, позволяют разрешить так называемый «парадокс постмодернизма», когда, обретая свободу, человек страдает от неопределенности, мучаясь вопросами: что делать? кем быть? что думать? Как следствие, он стремится к определенности, что и делает привлекательными идеологические системы убеждений³⁰, которые дают простые ответы на вопросы, предписывают направление мыслей, чувств и действий³¹.

В рамках теории неопределенности — идентичности М. Хогга³² не предлагается объяснительной схемы, в соответствии с которой индивид перестает идентифицироваться с группами с радикальными и экстремистскими взглядами, однако в этой модели отмечается, что идентификация с группой, характеризующейся высокой энтитативностью³³, и разделяющей радикальные и экстремальные идеи — не происходит автоматически. Существуют определенные условия, в которых индивид, даже испытывая чувство неопределенности, не будет стремиться стать членом группы с экстремистскими и радикальными взглядами. Другими словами, существуют своего рода барьеры на пути в группу с радикальными, экстремальными убеждениями и действиями, рассмотрим их здесь.

Групповая идентичность снижает чувство неопределенности за счет предписывания того, как думать, чувствовать и действовать — той информации, которая соответствует прототипу. Это положение теории неопределенности-идентичности было проанализировано выше (Глава 2). Однако, с точки зрения М. Хогга, одного только прототипа — еще мало, ибо «люди должны чувствовать свое воплощение прототипа»³⁴, что валидизирует их принадлежность к группе, они должны чувствовать, что приняты группой как настоящие члены. Как результат, для тех, кто испытывает чувство неопределенности, но ценит разнообразие и индивидуальную автономность, едва ли группы с экстремистскими и радикальными взглядами будут привлекательными, несмотря на то что они обладают четкими границами, внутренней однородностью, иерархической структурой, общностью судьбы³⁵, группы имеют специфический прототип: ясный, предписывающий, согласованный. Кроме того, директивное лидерство и идеологическая система убеждений, — другими словами, все то, что требуется для снижения неопределенности³⁶. Однако факт подавления инакомыслия в группах такого рода (поскольку оно порождает сомнения и неопределенность³⁷) — вступает в противоречие с ожиданиями индивидов, испытывающих чувство неопределенности. Хотя это противоядие не является решающим, ибо, как подчеркивает М. Хогг, если индивиды попадают в ситуацию острой, непрекращающейся, продолжительной неопределенности, то умеренно тоталитарные группы все же могут быть для них привлекательны, ибо способствуют снижению этого неприятного чувства, которого человек пытается избежать или хотя бы снизить³⁸. Тоталитарные группы — кроме неприятия инакомыслия, разнообразия (ибо это ставит под сомнения групповые нормы, ясность и простоту группового прототипа), имеют достаточно жесткие правила, ритуалы инициации для вхождения в группу. Предназначение суровых правил в том, чтобы обеспечить сильную идентификацию с группой у тех, кто преодолевает правила инициации³⁹. В силу того, что валидизация социальной идентичности является ключевым моментом для снижения неопределенности, то эта трудность попадания в группу и может быть своего рода барьером, который предотвратит попадание в группу с экстремистскими и радикальными взглядами. Индивид, испытывающий чувство неопределенности, будет искать другие группы — более доступные, а может быть, как отмечает М. Хогг, отдаст предпочтение группам, которые воспринимаются как высоко энтитативные, но не разделяют при этом экстремистских взглядов⁴⁰. Эмпирические факты, полученные на материале изучения братств, говорят в пользу идеи М. Хогга⁴¹. Сходная линия наблюдается и в случае исследования по проблеме присоединения к бандам, М. Хогг⁴²: человеку в ситуации неопределенности необходимо видеть другие варианты привлекательных групп, которые должны выглядеть как высоко энтитативные, обеспечивающие более высокий статус, дающие ощущение братства, власть и защиту⁴³, но — при этом — группа не должна быть занята антисоциальной деятельностью, как в случае бандитских группировок. Развивая эту мысль, заметим, что те, кто имеет ряд социальных идентичностей, т.е. принадлежит к различным группам, в меньшей степени склонен к экстремизму, чем те, кто определяет себя в терминах одной единственной, монолитной идентичности, которая насыщает я-концепцию индивида⁴⁴.

Чувство неопределенности может быть снижено не только путем идентификации с высоко энтитативными группами, а с помощью таких механизмов, как перекатегоризация и ингрупповая проекция. Если принять во внимание тот факт, что социальный мир организован с помощью различных иерархических категорий, где категории одного уровня принадлежат категориям более высокого уровня, соответственно, для снижения чувства неопределенности люди могут использовать категории различных уровней путем перекатегоризации или проецирования атрибутов подгруппы на более высокий уровень, действенность этих процессов была показана в экспериментальных исследованиях⁴⁵. 

Чувство неопределенности может проистекать из маргинального положения, относительно группового прототипа, т.е. люди испытывают неопределенность, проистекающую из их группового положения. Тогда в группе возможен раскол. Редкий случай, что существующая группа не столкнулась на какой-то стадии своего развития раскола, большинство же групп, как отмечает Ф. Сани, были свидетелями раскола, появились из отделившейся части, или объединились с подгруппой, отделившейся от другой группы⁴⁶. Последствия группового раскола могут быть самыми различными: с одной стороны, маргинальная подгруппа — по отношению к прототипу группы с экстремистскими или радикальными взглядами — может искать другую групповую принадлежность, которая позволит им снизить неопределенность. С другой стороны, возможно, что маргинальная подгруппа рассматривает свое положение, как не дающее ей права голоса, при этом члены этой подгруппы считают, что изменяются групповые нормы, а вместе с ней — и социальная идентичность⁴⁷. Как следствие — маргинальная подгруппа может направить группу в более нормативное русло. Оба варианта дают шансы для более благоприятного исхода — если не для всей группы, то хотя бы для части ее членов. По сути, речь здесь идет о влиянии меньшинства⁴⁸, которое инициирует дивергентное мышление, ведет к изменениям, к инновациям. Как отмечает М. Хогг, «влияние меньшинства проходит тонкую грань между изменением, отклонением, и провоцирует такие большие перемены, что группа раскалывается»⁴⁹. Теория влияния меньшинства представляет собой серьезную традицию в социальной психологии, и это направление может быть продуктивным в контексте снижения чувства неопределенности. Отсюда — и маргинальное положение имеет и другие грани, чем то, опасное, о котором говорилось выше (Глава 2). Маргинальное — по отношению к прототипу группы — положение является не только триггером радикальных действий в пользу группы (так как это дает шанс на изменение положения и снижение неопределенности, вызванной маргинальным положением), что было показано в экспериментальных исследованиях⁵⁰, такое положение оказывается своего рода преимуществом, позволяющим выйти из группы с радикальными убеждениями и действиями.

Если использовать эту идею в контексте проблемы дерадикализации, то можно усмотреть определенный потенциал в случае тех, кто для преодоления чувства неопределенности ищет высоко этнитативные группы и вступает в эти группы, но пока еще не совершил никаких действий. Кроме того, это через призму этой логики становится понятным, как действовать в местах лишения свободы в отношении тех, кто отбывает наказание в первый раз, испытывая острое чувство неопределенности в отношении себя, своей положения в мире, своего будущего. Осужденные этой категории не имеют криминального окружения, от которого могут получить поддержку, защиту, «пенитенциарный стресс», с которым они сталкиваются, только усиливает стремление к снижению чувства неопределенности путем идентификации с высоко энтитативной группой. И группы отбывающих наказание за участие в террористической и экстремистской деятельности воспринимаются как высоко энтитативные группы, зачастую с директивным лидером.

В случае же дерадикализации тех, кто осужден за участие в экстремистской и террористической деятельности, обратимся к подходу социальной идентичности в целом.

В наши задачи в настоящем учебном пособии едва ли входит разработка профилактической программы по дерадикализации (хотя предлагаемый здесь анализ дает серьезные основания для формулирования рекомендаций профилактического толка), преимущественное внимание направлено на понимание того, по каким механизмам может происходить смена идентичности в случае процесса дерадикализации. 

С нашей точки зрения, схема, которая через призму подхода социальной идентичности объясняет, как происходит смена идентичности в случае человека с наркотической зависимостью, заслуживает самого пристального внимания⁵¹. Остановимся на этой схеме подробнее. С точки зрения А. Хаслама⁵², путь от возникновения зависимости до избавления от нее — это путь смены социальной идентичности.

В целом, путь до начала зависимости и до преодоления А. Хаслам предлагает рассматривать следующим образом: 1) на этапе, предшествующем возникновению зависимости, можно рассматривать два варианта событий: человек обладает позитивными социальными идентичностями или он пребывает в ситуации социальной изоляции; 2) период жизненных трансформаций, в который он попадает, ведет к тому, что в первом случае эти позитивные идентичности утрачиваются, а во втором — приобретается идентичность потребителя. Так или иначе — проблемой оказывается зависимость; 3) в период пребывания в терапевтическом сообществе в обоих случаях формируется идентичность, связанная с избавлением от зависимости; 4) после прекращения терапевтического воздействия в рамках сообщества индивид или имеет обновленные позитивные идентичности, или обретает некоторые желаемые идентичности⁵³. 

Смена идентичности опирается на метод терапевтического сообщества, механизм действия которого заключается в том, чтобы разрушить старые элементы идентичности, переструктурировать элементы новых социальной и персональной идентичностей в процессе лечения, а также дальнейшее развитие идентичности вне рамок лечения в реальном мире⁵⁴. В процессе пребывания в терапевтическом сообществе формируется так называемая переходная идентичность по пути от идентичности потребителя к новой идентичности «не-потребителя».

Суть терапевтической интервенции заключается в том, чтобы индивид осуществил переход от идентичности «потребителя» к идентичности «преодолевшего» зависимость. Ближайшее социальное окружение включено в процесс смены социальной идентичности.

Траектория изменения социальной идентичности в случае зависимости с необходимостью опирается на разнообразные формы социального влияния, необходимого для смены групповых норм. Опираясь на метод картографирования социальной идентичности, представляется возможным выявить групповые сети, в которые включен человек, и определить влияние нормы потребления психоактивных вещей на него⁵⁵. Карта социальной идентичности является не только визуализацией тех групп, которые влияют в период жизненных изменения (время потребления психоактивных веществ и время пребывания в терапевтическом сообществе), но и способом обнаружения потенциала для развития новых социальных идентичностей, связанных с принадлежностью к новым категориям, которые не связаны с потреблением психоактивных веществ и являются, в то же самое время, значимыми для индивида. Ключевым здесь является потенциал принадлежности ко многим социальным категориям, обеспечивающим совместимые друг с другом позитивные социальные идентичности, как следствие — больший объем психологических ресурсов (поддержки, влияния и пр.), необходимых для жизнедеятельности⁵⁶. Карта социальной идентичности дает возможность проследить совместимость или несовместимость социальных идентичностей (самый простой пример несовместимости между позитивной идентичностью, полученной от группы друзей, где групповой нормой является употребление психоактивных веществ, и позитивной идентичностью, связанной с семьей, где действуют иные групповые нормы). В случае, если позитивная социальная идентичность оказывается под угрозой и границы группы воспринимаются как проницаемые, то индивиду доступна стратегия индивидуальной мобильности⁵⁷.

С точки зрения модели выздоровления, базирующейся на социальной идентичности, процесс изменения идентичности в случае потребления психоактивных веществ происходит путем изменения в балансе социальных идентичностей⁵⁸. Если изначально центральной является социальная идентичность, происходящая от принадлежности к группе потребителей психоактивных веществ, то смена идентичности приводит к тому, что социальные идентичности, происходящие в результате членства в группах, где нормы не предусматривают употребление психоактивных веществ, становятся смыслообразующими для человека. Другими словами, смена идентичности сопровождается вовлеченностью в коммуникацию с членами различных групп, ибо идентификация с группой имеет бОльшие последствия для человека, чем только чувство принадлежности: человек действует в соответствии с ценностями и нормами этой группы; члены группы оказывают влияние друг на друга; чем больше человек идентифицирует себя с группой, тем в большей степени он воспринимает себя, как похожего на других членов группы (своего рода взаимозаменяемость членов группы), в большей степени он переживает свою связь с другими членами группы. В социальной идентичности человек черпает смысл, цель и ценность своего существования. То, насколько человек определяет себя в терминах социальной идентичности, будет для него связываться с чувством эффективности и власти⁵⁹. Влияние, которое оказывают другие — и есть тот процесс трансляции новых норм. Крайне важно, чтобы в процессе смены идентичности, как и предлагает модель выздоровления, основанная на социальной идентичности⁶⁰, чтобы вместо чувства потери социальной идентичности (которое происходит в отношении группы потребителей) человек переживал обретение новой социальной идентичности (не-потребителя)⁶¹. 

Представленная здесь логика смены идентичности на примере потребителя психоактивных веществ задает общие контуры процесса изменения социальной идентичности в случае дерадикализации, а именно: траектория процесса задается социальной идентификацией, групповыми нормами и социальным влиянием. Очевидно, что простой перенос стратегии действий едва ли возможен в случае дерадикализации, но траектория процесса смены идентичности — принципиально та же.

Сноски и примечания