Школьная романтика

Недавно сотрудница Минпросвещения призвала создавать детям условия для начала романтических отношений. В тот же день в очереди ко врачу услышала разговор мужчин лет семидесяти:

— Читал, что для молодёжи предлагают? Делать им нечего.

— А что? Мы с женой со школы, дети у нас двойняшки, я их сам обшивал, когда джинсы было не достать, стрелять научил. И вообще живу: не пью, не курю, даже пиво не люблю.

Вечером того же дня в телешоу ведущая расценила инициативу той чиновницы как переусердие. Послушала и я предлагаемое, посмотрела первоисточник, посожалела: на мой взгляд, идея верная, мудрая, но слишком оголённо высказана. Как негоже поминать всуе, упрощённо о сакральных вещах — таинстве причастия, исповеди, зачатии, др.

Когда мои дети вырастали из отрочества в юность, я с досадой обнаружила отсутствие всего неурочного в их школе. Ни КВНов, ни «Весёлых стартов», ни тематических вечеров, после которых в моём поколении самые заинтересованные в неформальном общении отроки умудрялись соорудить ту пресловутую дискотеку, которая звучит сейчас как рассадник нехорошего. А ведь это всего лишь каких-то полчаса-час с движениями, телесной разрядкой и преображением. И чем раньше по возрасту их начинали проводить, плавно переформатируя из утренников и чаепитий с плюшками в начальной школе, тем вернее они продолжались с уже закреплённым благополучным стандартом и светлым содержанием. Случалось, конечно, что в 13 лет беременные девочки уходили из обычной школы в вечернюю, но это были как раз те, которые не участвовали в чаепитиях-вечерах, новенькие, пришлые, не среди нас взрощенные, они и резвились как-то по-своему — по тёмным углам, за гаражами, с чужими парнями.

Я спросила тогда у завуча школы моих детей, почему нет никаких мероприятий. Та отчеканила выученную формулировку:

— Мы лишь предоставляем образовательные услуги. А воспитывайте сами.

Но в том-то и дело, что неизбежный нормативный кризис подросткового возраста, когда ведущая деятельность — признание в социуме среди себе подобных, благополучно преодолеть дома в семье невозможно. Это примерно как научиться плавать без воды, почитав дома книжки по технике плавания.

Один национальный поэт рассказывал в интервью, что в его крае старались, чтобы юноша до 17 лет обязательно влюбился, «тогда, как бы ни сложилась его жизнь, куда бы судьба ни занесла, он непременно вернётся в родное село». Так, с укладом и обычаями — венками на Ивана Купалу, колядками и хороводами, — сеялось чувство родины. И сёла продолжали жить, провожать и снова встречать своих выпорхнувших птенцов.

В школе моей юности были балы: осенний с жёлтыми листьями на тёмно-синих бархатных шторах актового зала, новогодний со снежинками и весенний с ветками вербы. Незабываемая картина: первый танец, весь честной народ — 8, 9 и 10-е классы — стоит вдоль стен. Молодую учительницу литературы пригласил популярный десятиклассник, всеобщий любимец, бард и весельчак, и они закружились по пустой середине зала в настоящем вальсе. Постепенно всё перешло в просто танцы, дискотеку, но каков зачин, заданный тон! Школьный бал, «Школьный вальс», «Доживём до понедельника», «А если это любовь?», «Вам и не снилось», «Розыгрыш», «Это мы не проходили», «Простые истины». «Условия для создания романтических отношений» — хороший учитель, с душой и любовью к своему предмету, детям и людям вообще, общие вечера, соревнования в выходной день, поход всем классом на «Вестсайдскую», литературный спектакль.

В каком-то старшем классе (8–9-й) та учительница литературы предложила билеты на спектакль драмкружка школы другого района, посвящённый годовщине дуэли у Чёрной речки. Мы собрались пойти с одноклассником, договорились встретиться на моей автобусной остановке. Он не пришёл. Было холодно, темно и безлюдно, лишь пьяный мужик спал на лавке. Я расстроилась, но на спектакль поехала. В той чужой школе всё было необычно, таинственно, по-взрослому. Спектакль проходил в столовой, столы были сдвинуты к стене, занятые стулья плотными рядами закруглялись вокруг центрального пятачка, где и происходило действо.

Читали двое: он и она. Он — учитель литературы и руководитель драмкружка, высокий красавец, похожий на Жюльена Сореля из фильма «Красное и чёрное», она — ученица старших классов, красивая, изящная, тоже как из кино. Её лицо выражало глубокую, отчаянную любовь к учителю, в этом не было сомнений. Они диалогом читали «Мой Пушкин» Марины Цветаевой. Как разлучённые влюбленные. Текст опустился на меня сплошным облаком, я распознавала только отрывки фраз: «... это не любовь … любовь: когда скамейка, на скамейке — она, потом приходит он». На моей мёрзлой скамейке спал пьяный мужик. И эта горечь так сочеталась с любовью Цветаевой к Пушкину, с несчастной любовью ученицы к учителю — было очевидно: она осознаёт невозможность их союза, и с досадой, что в моей школе в столовой такой спектакль не представишь.

… Потом были взаимные обвинения: якобы тот мальчик приходил, и это меня не было — «мы оба были, я у аптеки», он даже видел того пьяного мужика на лавке. Почему мы так и не встретились, выяснить не успели — поссорились до нахождения истины.

Это — условия для романтических отношений? Февральским морозным вечером перед девушкой-подростком друг в друге отразились три не сложившиеся пары — её и одноклассника, читающих Цветаеву учителя и ученицы, Татьяны и Онегина. В любом случае — зачин.

Статья была опубликована 27.03.2025 в газете «СГ Культура».