О самоотношении, границах и позитивном мышлении: динамика личностных особенностей созависимых женщин в процессе психокоррекционной работы

Быстро развивающееся в последние годы направление исследований — изучение проблематики созависимости — является междисциплинарным и объединяет медицинскую, психологическую и социальную области исследования. Феномен созависимости всё чаще понимается как социальное явление: это не только ближайшее окружение аддиктов, но и культурная среда, воспроизводящая зависимые формы поведения (Б. Уайнхолд, Дж. Уайнхолд, М. Битти, И.Г. Малкина-Пых, Е.Н. Проценко, В.Д. Москаленко, Н.Г. Артемцева, Т.В. Чернобровкина и др.).

В литературе достаточно полно описаны различные подходы к пониманию созависимости, тем не менее ее ключевой характеристикой является нарушение, дисфункциональность межличностных отношений [1]. Во-первых, происходит смещение «жизненного фокуса» [2], жизнь фокусируется не на собственном Я, которое утрачивается, «теряется», а вокруг зависимого человека и его проблем, изменяется смысловой аспект отношений [3; 4]. Во-вторых, один из партнеров санкционирует и подкрепляет своим отношением проявление зависимости другого. В-третьих, это хронически стрессогенные отношения, сопровождающиеся разными формами насилия, социальной стигматизацией семьи и, как следствие, сокращением социальных контактов, искажением личностного функционирования [5]. Тем не менее, несмотря на всю болезненность данных отношений, они приносят выгоду созависимой личности и могут быть рассмотрены как механизм адаптации к жизни с хроническим стрессом [2; 6; 7]: само по себе восприятие отношений с зависимым человеком (образ этих отношений) имплицитно отражает «выгоду» данной ситуации для личности, но одновременно, являясь нерелевантным объективной ситуации, приводит к истощению ресурсов.

В многочисленных исследованиях отмечена специфика личностных характеристик, ценностных ориентаций, Я-концепции созависимых, особенности их эмоциональной сферы (тревожность, депрессивность, замкнутость), специфика эмоционального интеллекта [8]; постулируется постоянное стремление к контролю того, что невозможно контролировать (зависимость), игнорирование собственных потребностей, нарушение личностных границ, их размытость [4; 5]. По сути, созависимость может быть рассмотрена как «болезнь идентичности» (Г. Аммон), при которой дефицитарные и деструктивные проявления Я-функций преобладают над конструктивными и которая в значительной мере блокирует возможности личностного роста [9]. Авторами отмечается и типичная для определенной части созависимых ролевая жертвенность, связанная с аутодеструктивным поведением и склонностью жертвовать собственными интересами в качестве самонаказания [10].

Сложность феномена, его проявления как на семейном (групповом), так и на индивидуальном уровне обуславливает сложность помощи созависимым. Это, с одной стороны, приводит к необходимости комплексной работы не только с химически зависимым, но и с созависимыми членами семьи, ориентированной как на семейные деформации, так и на созависимое поведение и созависимую личность [11; 12]. С другой стороны, такая системная помощь семье не всегда возможна в силу объективных и субъективных факторов. Поэтому весьма насущным является поиск методов и подходов, прежде всего «компактных» по времени и ориентированных на осознание и развитие личностных ресурсов [13–15], которые могут быть использованы для помощи созависимым родственникам.

Целью данной статьи является описание личностных изменений созависимых женщин в процессе групповой психокоррекции.

Теоретическими основаниями для организации психологической помощи являются идеи гуманистической психологии и психотерапии (Р. Мэй, К. Роджерс, Э. Фромм), системный подход к семье и семейным отношениям (М. Боуэн, В. Сатир, С. Минухин), нарративный и событийно-биографический подход (Н.В. Гришина), психообразовательный подход (С.А. Кулаков, С.Б. Ваисов), современные разработки в области консультирования зависимостей (Д.Д. Пита).

Основные задачи психокоррекционной работы:

• дать психологические знания о проблемах зависимости и созависимости, их причинах и последствиях;
• через процесс реконструкции жизненной истории способствовать осознанию собственных причин созависимого поведения;
• способствовать изменению эмоционального состояния, развитию самопонимания, позитивного самоотношения, позитивного мышления, выстраиванию персональных границ как личностных ресурсов созависимых женщин;
• формировать жизненную компетентность через развитие навыков рефлексии и социальных навыков;
• помочь в упорядочивании социальных связей, приобретении навыков понимания себя и окружающих для достижения лучших взаимоотношений и гармонии с другими людьми.

Одним из принципов программы является ее последовательность и преемственность ее этапов. В рамках программы сочетались групповая и индивидуальная работа, частота встреч — 2 раза в неделю, длительность встречи — 1,5 часа. Длительность программы — 6 месяцев.

Программа включала в себя три этапа: 1) кризисный (проведение диагностики и определение целей процесса оказания психологической помощи); 2) мотивационный (исследуется мотивация созависимости, происходит осознание проявлений созависимого поведения и его деструктивного влияния на жизнь семьи и личности, формируется мотивация самоизмений); 3) реконструктивный — психокоррекционнный (коррекция созависимых черт характера, деструктивного поведения путем информирования и психологического просвещения [16], формирование социальной компетентности, создание социально-поддерживающей сети, развитие личностных ресурсов и обучение адаптивным навыкам совладания с хроническим стрессом [13; 17; 18]).

В процессе диагностики использовались следующие методики.

1. Для выявления и определения степени созависимого поведения был использован опросник «Проверка личных качеств на созависимость» (Б. Уайнхолд, Дж. Уайнхолд, 2002) [1].
2. Для изучения представлений женщин о себе, самоотношения была использована методика «Кто Я?» (М. Кун, Т. Макпартленд, 1966; Т.В. Румянцева, 2006) [19].
3. Для диагностики бессознательных эмоциональных компонентов самоотношения женщин применялся проективный рисуночный тест «Автопортрет» (К. Маховер, 1949; Романова, Потемкина, 1991) [20].
4. С целью изучения уровня тревожности моделей поведения применялась методика исследования самооценки (исследование ситуационной и личностной тревожности) (Ч.Д. Спилбергер, 1978; Ю.Л. Ханин, 2002) [21].

При описании результатов использованы биографические рассказы женщин.

Статистические методы: для выявления различий (величины и направления сдвига) при повторных измерениях применялся критерий знаковых рангов Вилкоксона, многофункциональный критерий Фишера (φ*).

Выборка исследования. Критерием включения являлись: женский пол (целевая группа — созависимые женщины — матери и жены алкоголе- и наркозависимых), близкие отношения с зависимым, периодически употребляющим психоактивные вещества с нежелательными последствиями в настоящее время; восприятие женщиной себя как созависимой; желание и готовность женщины принять участие в программе в целом и в исследовании, в частности.

В группу вошли 11 женщин в возрасте от 32 до 55 лет (М = 51,2) — жены, матери аддиктивных больных, посещающих терапевтическую программу для созависимых. Из них три женщины дополнительно с диагнозом алкоголизм (ремиссия более 10 лет). В законном браке состоят 36,4% (4 чел.), «гостевой брак» у 9,1% (1 чел.), находятся в разводе 27,2% (3 чел.), вдовы — 18,2% (2 чел.), незамужние — 9,1% (1 чел.). Имеют детей 100% (11 чел.). Высшее образование — у 54,5% (6 чел.), неполное высшее образование — у 9,1% (1 чел.), среднее специальное образование — у 36,4% (4 чел.). В родительской семье опыт общения с человеком, страдающим алкогольной зависимостью, был у 63,6% (7 чел.).

1. Результаты исследования и их обсуждение

Динамика созависимых моделей поведения в процессе прохождения программы такова.

В начале программы очень высокая степень созависимых моделей поведения (выше 60 баллов) наблюдалась у 63,6% женщин (7 чел.), высокая степень (от 40 до 59 баллов) — у 36,4% (4 чел.), средняя и низкая степень не зафиксированы. По сути, анализируя как ответы, полученные с помощью стандартизированной методики, так и рассказы женщин в процессе работы, можно выделить четыре группы наиболее значимых проявлений созависимости:

1. тяжелое эмоциональное состояние, характеризующееся подавленностью, неуверенностью, ранимостью, тревогой, чувством вины, направленным на себя, усталостью, — «Я так эмоционально изматываюсь, что на них [свои дела] у меня не остается ни сил, ни желания»;
2. готовность «служить», защищать, контролировать, роль «жертвы», отказ от собственных потребностей — «Долгое время решала проблемы сына — искала ему работу, платила долги, содержала материально. В промежутках между его запоями помогала во всем. Думала, что такая поддержка помогает ему не пить»;
3. чувство некомпетентности, низкий уровень самоуважения — «Мне стыдно, когда меня хвалят, и страх — вот сейчас они поймут, что меня не за что хвалить!»;
4. отсутствие здоровых границ у женщин, зависимость от другого человека (его употребления, настроения), фиксация на другом человеке (слияние с ним) — «Постоянно думала о нем», «Постоянно звонила, чтобы… понять, в каком он состоянии».

Так, например, на рисунке Ж. (рис. 1), отражающем структуру семьи (изображено расположение членов семьи в семейной скульптуре по методу В. Сатир, рисунок выполнен после расстановки, при которой по мнению участников группы, члены семьи находятся слишком близко друг от друга, «всем тесно»), явно просматриваются симбиотические отношения с мужем-алкоголиком. Ж. изобразила «настоящее» своей семьи, назвала рисунок «Это плохо кончится». Члены семьи Ж.: муж (алкоголизм), дедушка (отец Ж.), старший сын (11 лет), младший сын (1 год). Ж. сделала пояснения к своей работе: «Я всегда обнимаю мужа и смотрю на него, а муж смотрит в сторону бутылки. Старший живет в комнате с дедушкой, они очень близки. Но в целом сын в основном в компьютере, ни о чем не рассказывает, с нами общается мало. Младший рядом со мной…»

Анализируя собственные ощущения, Ж. заметила, что ей очень неудобно: не удается сразу обнимать мужа и младшего сына. Участницы группы отметили, что старший сын и дедушка на границе семейной системы — то ли еще в семье, то ли уже за ее пределами — и что «в этой семье всем неудобно». Ж. согласилась, что ей «трудно оторваться от мужа», легче дистанцировать старшего ребенка, перепоручив его дедушке. Нарушены границы и в «идеальной семье»: все члены семьи в построенной скульптуре стоят обнявшись, очень близко друг к другу, по мнению участников группы, слишком близко — «всем тесно»: «это точно не понравится мужу, и он уйдет», это не понравится дедушке — они с мужем Ж. «с трудом терпят друг друга», положение детей вызывает также тревогу и страх. К концу работы группы ситуация Ж. изменилась: она перестала удерживать мужа, и он ушел из семьи, младшему ребенку была найдена няня, Ж. вышла на работу.

В процессе психокоррекционной работы произошел сдвиг выраженности созависимости среди обследованных женщин (Z = –2,347, p = 0,019): очень высокая степень зафиксирована у 36,4% (4 чел.), высокая — у 36,4% (4 чел.) и средняя — у 27,2% (3 чел.) созависимых женщин. Это проявилось в снижении контроля за зависимым членом семьи, повышении способности сохранять обычный образ жизни в случае «срывов» (запоев, употребления наркотиков), посещении встреч группы, несмотря на обстоятельства, предъявлении требований, касающихся самообслуживания и самообеспечения, более твердом противостоянии манипуляциям и т.д.

2. Результаты исследования уровня ситуативной и личностной тревожности

В целях изучения динамики эмоционального состояния женщин в ходе терапии изучалась личностная и реактивная (ситуативная) тревожность до и после окончания программы. На момент начала работы все женщины без исключения имели высокий уровень реактивной тревожности, а 63,6% — и личностной тревожности. Кроме того, на основании рассказов можно сделать заключение об эмоциональных проблемах (депрессивный фон настроения, частое переживание необоснованной тревоги, чувство вины, чрезмерная чувствительность к внешней оценке, зависимость от мнения другого, чувство одиночества). По результатам терапии происходят значительные улучшения в динамике и сокращении показателей реактивной тревожности — в большей степени (Z = –2,809, p = 0,005), личностной — в меньшей (Z = –2,955, p = 0,003).

3. Результаты исследования самоотношения и самооценки созависимых женщин

Данные теста «Кто Я?» обрабатывались с использованием метода контент-анализа. Были выделены следующие категории, отражающие содержание социальной идентичности женщин: 1) семейные роли; 2) профессиональные роли; 3) роли и характеристики, связанные со сферой досуга и отдыха; 4) характеристика себя в сфере интимно-личностных отношений. Отдельно учитывались характеристики персональной идентичности. После обработки результатов подсчитывалось количество характеристик в каждой из выделенных категорий.

На момент обращения за помощью наиболее осознаваемой и значимой сферой для созависимых женщин является семейная: все женщины на первых позициях располагают семейные роли. Так, например, Т., 55 лет, на первое место поставила роль бабушки (воспитывает внука с диагнозом детский церебральный паралич), на второе — мать (имеет сына-наркомана, который второй год пребывает в реабилитационном центре).

72,7% женщин (8 чел.) на первое место ставят семейную роль по отношению к зависимому члену семьи. Второе место за семейными ролями отводится профессиональным ролям (54%): работник, педагог, предприниматель, начальник, провизор. Фактически не представленными на данном этапе ни у одной из женщин являются роли, связанные со сферами досуга, интимно-личностных отношений, отдыха.

При изучении персональной идентичности установлено: 1) значимо меньшее количество личностных характеристик, их расположение на последних местах, что позволяет говорить о меньшем значении персональных характеристик в самосознании женщины, их меньшей осознанности; 2) личностные характеристики в большинстве своем семантически связаны с социальными, семейными: отзывчивая, заботливая, ответственная, сострадающая, помогающая, хозяйственная, пунктуальная и т.д.; 3) преобладание в самоописаниях персональной идентичности прилагательных, что может свидетельствовать о демонстративности и эмоциональности женщин в этой сфере [19]; 4) употребление метафор (в большинстве случаев саркастических или негативных) в персональных характеристиках: «лошадь», «половая тряпка», «надзиратель», «контролер», «Чип и Дейл в одном флаконе»; 5) значительная доля негативных характеристик, например: «сумасбродная», «мымра», обидчивая, раздражительная, злая, «пустышка», «неудачница».

Анализ результатов позволяет говорить о противоречивости самооценки и самовосприятия: ответственная и хозяйственная, но при этом сумасбродная; заботливая и помогающая, но «надзиратель» и «мымра». По сути, женщины не чувствуют себя достаточно «хорошими», мечутся между самопожертвованием и эгоцентризмом, добровольно принимают ответственность за всё, происходящее в семье, но нуждаются в подтверждении своей значимости, признании своих заслуг, «похвале и надежде», что говорит о чрезмерной зависимости от внешних оценок [6]. Необходимо отметить отсутствие в самоописаниях глаголов, что также подчеркивает недостаточную уверенность в себе и низкую оценку самоэффективности.

Еще один важный факт касается количества характеристик в самоописании и их валентности: количество положительных характеристик колеблется от 6 до 10 (М = 8), отрицательных — от 0 до 10 (М = 6,8); у 18,2% женщин (2 чел.) отрицательные описания отсутствуют; у 45,4% (5 чел.) приблизительно равное количество отрицательных и положительных характеристик, у 36,4% (4 чел.) преобладают негативные. Однако важно, что у 63,6% женщин в самоописаниях присутствуют знаки «+/–» или «?», это свидетельствует о кризисных переживаниях, неопределенности и готовности к изменениям.

Во втором замере на первые и вторые позиции в самоописаниях выходит персональная идентичность: 1) положительно окрашенные формы прямого обозначения пола, например: привлекательная, красавица, «супер-женщина», умница; 2) глобальное, экзистенциальное «Я»: человек разумный, «уникальное создание», уникум, индивидуум. Только третье место было отдано семейным характеристикам, связанным с зависимой личностью: мать, жена. Изменились профессиональные характеристики, у них появилась позитивная окраска: прекрасный / ответственный работник, умный начальник, хороший исполнитель. Немногочисленны, но всё же представлены роли, связанные со сферой досуга, интимно-личностных отношений, отдыха, например: «любитель йоги», спортсменка, «стремящаяся к путешествиям», «толкатель всяческих идей и продвижитель их по жизни», садовод, лучшая подруга, любовница, «любительница восточных танцев», общественный деятель.

Изменились и количественные характеристики: возросло общее количество положительных оценок — от 6 до 16 (М = 11,7), снизилось количество негативных — в среднем до 3,3, при этом у 54,5% женщин негативные характеристики в самоописаниях отсутствуют, что говорит о достоверных изменениях самооценки (φ* = 1,83, р ≤ 0,035). Интересно, что в одном случае снизилось как количество позитивных, так и количество негативных оценок. При этом результаты 10 человек из 11 свидетельствуют о повышении готовности к изменениям (φ* = 2,56, р ≤ 0,004), что предлагается рассматривать как косвенное подтверждение эффективности психокоррекционной программы [19].

Изменения самоотношения ярко проявились в рисунках женщин, выполненных в начале и в конце программы (рис. 2). Использование нами рисунка «Автопортрет» в контексте работы группы имело не только диагностическую, но и терапевтическую задачу. В процессе обсуждения работ участники получали обратную связь, что позволяло авторам рисунков соотнести их восприятие самих себя с их восприятием другими людьми. Положительная обратная связь от ведущего и группы, способствуя изменению самовосприятия, содействовала тем самым и преодолению самостигматизации. Работа над автопортретом помогала выразить те эмоционально окрашенные аспекты самоотношения участников, которые трудно поддаются вербализации [18]. Участницы группы спонтанно определили названия для своих работ: автопортрет в начале работы «Болею», в конце — «Выздоравливаю».

Значительная часть работ, получивших название «Болею», отражают заниженную самооценку участниц группы, негативное самовосприятие, чувство неполноценности. В работах ярко проявляются депрессивность, астеничность, стремление к самоизоляции, уход от контакта с внешним миром, некая «непроявленность», «несуществование», потребность в защите. Авторы (матери сыновей-алкоголиков) представленных в качестве примера рисунков выбрали для рисования краски: по их мнению, краски лучше передают яркие эмоции. Оба портрета выполнены в одной цветовой гамме — черный, коричневый, белый, глаза акцентированы черным, что воспринимается как попытка придать себе уверенность, компенсировать слабость. В изображениях читается негативно-демонстративное отношение к себе. Особенно это проявляется в рисунке С. (рис. 3), отражающем пассивную зависимость, кризис идентичности: почти полная потеря себя — размытая, непрорисованная левая часть изображения, лицо-маска на правой части рисунка (рис. 3а). Это подчеркивает и образ головы-шарика («Куда ветер дует, туда он и летит»), полное отсутствие волос, отсутствие собственной активности и энергии (более подробно случай С. описан нами ранее, см.: [18]).

Рисунки с названием «Выздоравливаю» (своеобразная установка для себя самой) отражают изменения, произошедшие с женщинами в процессе групповой работы. Образы производят позитивное впечатление: изображения более яркие, они отражают положительное отношение женщин к себе и осознанные ими качества своего «Я». Обращают на себя внимание общие детали: изображения сходны с детскими рисунками, заметно выделены волосы, тщательно нарисована прическа, в волосах банты, корона; хорошо прорисованы черты лица: широко открытые глаза, длинные ресницы, преувеличенно прорисованные губы, часто непропорционально увеличенные, ярко-красного цвета, наличие макияжа. Работы в целом могут отражать попытки создания образа социально адаптированного, успешного, обладающего личной позитивной энергетикой человека. Выраженная в образах завышенная самооценка означает, что участники программы пытаются реанимировать чувство самоуважения, самопринятия; женщинам необходима не просто уверенность, а повышенная уверенность в себе для того, чтобы противостоять депрессии, пассивности, а также своему зависимому близкому, продолжающему манипулировать, диктовать свои условия, игнорировать изменения в отношениях, негативно и даже враждебно воспринимающему новое поведение созависимого: «Чему вас там учит психолог (угрозы в адрес психолога)», «Ты меня моришь голодом», «Ты не мать — ты фашист» [18]. Рисунки отражают поиск ресурсного состояния в «стимулировании» женственности, ее акцентировании, некоторой демонстративности, положительных ярких эмоциях, в разрешении себе жить собственной жизнью [15]. В литературе постоянно отмечается, что созависимые в процессе терапии проходят два кризиса: «умирание» старой, созависимой личности и рождение новой, здоровой [11; 18]. Поэтому легко объяснимы инфантильные мотивы в рисунках женщин — это манифестация временного возврата в детство, к отношениям «дитя — мать». По сути, терапия созависимости является «терапией взросления» [22].

Кризисы «умирания» и «рождения» слышны в высказываниях женщин на встречах группы: «Я так счастлива здесь и сейчас», «Еду в маршрутке и вдруг понимаю, какая красота вокруг меня, я никогда раньше не видела ее», «Я накупила столько лаков для ногтей, вы не представляете — у меня никогда столько не было, это так приятно», «Когда мне плохо, я немедленно звоню кому-нибудь (из участников группы), я не хочу опять вернуться туда», «Я классно себя чувствую, я надеюсь, и вдруг приходит мысль — этого не может быть, это всё происходит не со мной». Всё это говорит о том, что постепенно в терапевтических отношениях происходит возрождение личности женщин, которые начинают больше ориентироваться на себя, свои потребности, учатся воспринимать себя как источник активности, а не реактивности на проблемы мужа и сына. Самоотношение изменяется от негативного к позитивному, появляется вера в свои силы, возможности, осознается самоценность, появляется самопринятие вне зависимости от недостатков.

Описание индивидуального случая. А., 48 лет, замужем, образование высшее, родительская семья полная, благополучная, спиртным злоупотреблял брат, но в достаточно зрелом возрасте, когда А. уже вышла замуж и жила отдельно. Семья А. также благополучная, у мужа бизнес, живут в доме, который построил муж и которым А. очень довольна. В семье один ребенок — сын (23 года), который окончил университет, сейчас работает в фирме отца. Внешние атрибуты совершенно не вяжутся со словом «созависимость».

Результаты диагностики созависимости: в начале программы — 72 балла (очень высокий уровень), к концу программы — 59 баллов (высокий уровень); в самооценке и самоотношении преобладают позитивные характеристики как до начала программы — 8 при отсутствии отрицательных, так и после окончания программы — 14 положительных, но появляются 3 отрицательных; уровень ситуативной тревожности снижается от высокого уровня (47 баллов) к среднему (37 баллов), уровень личностной тревожности и до начала, и после окончания программы находится в диапазоне средних значений (43–41 балл).

А. пришла на первую консультацию в очень плохом психоэмоциональном состоянии, говорила быстро, перебивая сама себя, задыхаясь. Запрос психологу звучал, как обычно у созависимых: «Мой сын употребляет наркотики, что мне делать?» Такой запрос, даже если он звучит совсем тихо, всегда напоминает вопль. А. «вопила» не переставая первые два месяца. Она заявила о своем участие в программе.

Открытия о себе, своей жизни и взаимоотношениях с близкими ей давались нелегко. Ее муж не болен алкоголизмом, но тем не менее она преследовала мужа, ежечасно проверяя по телефону, чем он занимается, кто с ним рядом и т.д. Муж долго и бесполезно доказывал, что выпить в праздник и в выходные дни — это нормально, но с постоянными скандалами по этому поводу начал прятать выпивку, врать жене и т.д. А. долгое время чувствовала себя «попавшей в капкан». Она бесконечно прокручивала события, когда ее брат настойчиво рекомендовал ей выйти замуж за этого человека, мотивируя тем, что с ним она будет жить в достатке. Она ненавидела тот день, брата и мужа.

Навязчивое мышление — одна из основных, трудно преодолеваемых проблем созависимости, роднящих ее с зависимостями от психоактивных веществ [1; 9]. Вторая, проистекающая из первой, — это проблема контроля. О проблеме навязчивых мыслей и контроле А. рассказывает так: «Если я не знаю, что сейчас делает мой сын, — я не найду себе покоя ни на минуту». Она подбирала пароли к аккаунтам сына в социальных сетях, читала всю его переписку с друзьями и девушками, также читала его переписку в телефоне, когда он спал. В начале терапии она приходила с мелко исписанными листочками сообщений сына из социальных сетей и просила их разобрать вместе с ней, искала «криминал». После совета психолога купить тесты на наркотики, протестировать сына и успокоиться, она покупала тесты почти каждый день и каждый день заставляла его тестироваться. Высокая тревожность не была связана напрямую с поведением сына или мужа, они всегда вели себя социально приемлемо. Муж, даже когда выпивал, никогда не повышал голоса, вел себя совершенно адекватно, также и сын. Однажды она нашла в кармане брюк сына женскую заколку — успокоилась только через пару недель, получив поддержку от группы и разобрав ситуацию с сыном. Чем больше муж и сын проявляли упрямства, сопротивлялись контролю и диктату, тем больше А. убеждалась в правильности своего воспитательного воздействия, еще более жестко ограничивала их свободу и самостоятельность.

В поведении А. ярко проявилась еще одна проблема созависимых — нарушение чужих и своих границ. На семинаре о границах личности и безопасности А. с удивлением узнала, что, прежде чем войти в комнату своего взрослого сына, надо постучать. Это было открытием для нее. Она искала разные оправдания своего поведения: «Там стоят мои цветы»; «Он даже не сообразит, что пора менять простыни»; «А вдруг одежда у него грязная». Когда группа посоветовала ей убрать ее цветы из комнаты сына, она долго молчала, так ничего и не ответив.

Также А., осознанно или неосознанно, всегда сопротивлялась воспитательным действиям отца, которые ей казались неоправданно жесткими: беспокоясь за жизнь и здоровье сына, она пытались снизить влияние отца. При этом сама себя не ограничивала в проявлениях властного контроля.

Посещая программу, она контролировала массу вещей, брала на себя много обязанностей: покупала чай, печенье, делала распечатки к занятиям, аккуратно вела записи лекций и делилась ими с другими, открывала и закрывала помещение, мыла пол и многое другое. Такая она в жизни. С ней удобно и неудобно одновременно. Про таких в народе говорят «залюбит до смерти». Но самой ей очень некомфортно жить так. Постоянные эмоциональные проблемы: депрессивный фон настроения, переживание тревоги и страха, чувство вины за настоящие и воображаемые проступки, повышенная чувствительность к критике, беспомощность, чувство одиночества, аутоагрессивные тенденции (не справилась, не смогла) — всё это на фоне завышенных требований как к окружающим, так и к самой себе.

По завершении программы показатели созависимости А. снизились значительно меньше, чем у остальных женщин. Она по-прежнему затрудняется идентифицировать свои чувства и адекватно выразить их; ей трудно устанавливать и поддерживать тесные взаимоотношения, ей трудно принимать решения и просить о помощи; она не хочет выглядеть слабой и продолжает быть перфекционисткой во всем.

Но свое состояние А. оценивает как совершенно новое для нее состояние свободы. Она перестала делать (или старается не делать) некоторые вещи, такие как проверять карманы у близких мужчин, «обнюхивать их», когда они приходят домой, звонить девушке сына с провокационными личными вопросами, читать его смс и переписку в соцсетях, перестала проверять чистоту его носков и белья. Самое главное: А. перестала думать о нем ежеминутно, представлять трагические образы и сюжеты, связанные с ним. Пытается найти себе занятия.

Выводы

1. Созависимые женщины — матери и жены аддиктивных больных — имеют ряд психологических особенностей, которые не позволяют им вести полноценную жизнь, снижают их психологическое благополучие. Помимо деструктивных отношений с объектом созависимости, для них типичны высокая тревожность, низкая и нестабильная, неустойчивая самооценка, отсутствие психологических границ и склонность к их нарушению по отношению к другим людям, негативные установки в отношении себя и других, отсутствие ресурсов. Жизнь в хронически стрессогенных условиях приводит к психоэмоциональному истощению, что обуславливает необходимость профессиональной помощи, эффективным вариантом которой может быть участие в группе для созависимых.

2. В процесс психокоррекции должна быть включена вся дисфункциональная семья, однако это не всегда возможно, поскольку не все члены семьи бывают готовы к включению в процесс изменений. Опыт работы такой группы для созависимых позволяет рассматривать ее как первый этап системной помощи всей семье, запускающей процесс групповых и индивидуальных изменений.

3. Анализ результатов участия созависимых женщин в программе помощи позволил зафиксировать не только динамику изменений созависимых моделей поведения, но и развитие самопонимания, положительного самооотношения, позитивного мышления как личностных ресурсов созависимых женщин. Всё это говорит о том, что постепенно, через кризис идентичности, в терапевтических отношениях происходит восстановление и даже «новое рождение» личности женщин.

Литература

1. Уайнхолд Б., Уайнхолд Дж. Освобождение от созависимости / пер. с англ. А.Г. Чеславской – М.: Независимая фирма «Класс», 2002. – 224 с.
2. Микляева А.В., Яцышин С.М. Теоретические основы работы с со-зависимыми // Психологическая и социальная работа с созависимыми членами семей наркологических больных: сб. ст. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та – 2007. – С. 31–69.
3. Cowan G., Bommersbach M., Curtis Sh. Codependency, Loss Of Self, And Power // Psychology of Women Quarterly. – 2006. – Vol. 19. – P. 221–236. – DOI: 10.1111/j.14 71-6402.1995.tb00289.x.
4. Коленова А.С. Содержательные и динамические особенности ценностно-смысловой сферы женщин в условиях созависимых отношений: автореф. … канд. психол. наук. – Ростов н/Д, 2019. – 23 с.
5. Москаленко В.Д. Созависимость – новая болезнь? // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. – 1994. – Т. 94, № 6. – С. 95–98.
6. Малкина-Пых И.Г. Виктимология. Психология поведения жертвы. – СПб.: Питер, 2017. – 832 с.
7. Шорохова О.А. Жизненные ловушки зависимости и созависимости. – СПб.: Речь, 2002. – 134 с.
8. Khazova S.A., Shipova N. S. Emotional Intelligence as a Resourse for Codependent Women // European Proceedings of Social and Behavioural Sciences (EpSBS). – 2020. – Vol. 91. – Р. 212–219. – DOI: 10.15405/ep sbs.2020.10.04.27.
9. Бочаров В.В., Шишкова А.М., Карловская И.Ф. Психологические особенности родственников пациентов с героиновой зависимостью // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2013. – № 6 (23). – URL: http://mprj.ru (дата обращения: 12.12.2021).
10. Андронникова О.О. Виктимная идентичность личности созависимого типа // Сибирский педагогический журнал. – 2017. – № 2. – С. 92–96.
11. Куница М.Ю. Психологическая помощь созависимой личности из деструктивной семьи: автореф. … канд. психол. наук. – Ставрополь, 2006. – 26 с.
12. Shumway S.T., Bradshaw S.D., Zielinski M., D’Aniello C., Kimball T. G., Soloski K. A Multifamily Group Curriculum for Family Members of Individuals with Substance Use Disorders: Updates, Perceptions, and Outcomes. // Alcoholism Treatment Quarterly. – 2022. – Vol. 40, no. 1. – DOI: 10.1080/07347324. 2021.2019649.
13. Делеви В.С. Формирование социально-активного совладающего поведения у матерей наркозависимых подростков: автореф. … канд. психол. наук. – М., 2006. – 28 с.
14. Стоянова И.Я., Мазурова Л.В., Бохан Н.А. Психология созависимости: поиски новых направлений психологической помощи // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2011. – № 5. – URL: http://mprj.ru/archiv_global/2011_5_10/nomer /nomer26.php (дата обращения: 05.01.2022).
15. Granfield R., Irvine L. Codependent Forevermore: The Invention of Self in a Twelve Step Group // Contemporary Sociology. – 2001. – Vol. 30 (1). – P. 87–89. – DOI: 10.2307/ 2654370.
16. Ваисов С.Б. Психообразовательный подход в реабилитации родителей подростков с героиновой наркоманией: автореф. … канд. психол. наук. – СПб., 2003. – 20 с. 17.
17. Ананьева Г.А. Семья: химическая зависимость и созависимость. Работа с созависимостью. – М.: Медицина, 2001. – 201 с.
18. Вариошкина Е.Н. Динамика психоэмоциональных особенностей созависимых женщин в процессе терапии // Клиническая и медицинская психология: исследования, обучение, практика: электрон. науч. журн. – 2015. – № 1 (7). – URL: http://med psy.ru/climp (дата обращения: 08.01.2022).
19. Румянцева Т.В. Психологическое консультирование: диагностика отношений в паре – СПб.: Речь, 2006. – 176 с.
20. Романова Е.С., Потемкина О.Ф. Графические методы в психологической диагностике. – М.: Дидакт, 1992. – 251 с.
21. Практикум по психологии состояний: учебное пособие / под ред. проф. О.А. Прохорова. – СПб.: Речь, 2004. – 480 с.
22. Малейчук Г.И. Особенности психотерапевтической работы с клиентами с зависимой структурой личности // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2012. – № 2. – URL: https://psyjournal.ru/articles/ osobennosti-psihoterapevticheskoy-raboty-sklientami-s-zavisimoy-strukturoy-lichnosti (дата обращения: 08.01.2022).

Источник: Хазова С.А., Вариошкина Е.Н. О самоотношении, границах и позитивном мышлении: динамика личностных особенностей созависимых женщин в процессе психокоррекционной работы // Вестник Омского университета. Серия «Психология». 2022. №1. С. 61–71. DOI: 10.24147/2410-6364.2022.1.61-71