Вряд ли в психоаналитической библиотеке найдётся большое число исследований посвящённых тревоге, а, между тем, именно теория тревоги проходит красной нитью через всё творчество Фройда – одна из ранних его работ, за два года до создания психоанализа, была посвящена неврозу тревоги – оставаясь одной из наиболее изменчивых и, вместе с тем, незавершённых теорий в психоанализе.

В 1925 году после 30 лет клинических исследований Фройд сделал странный вывод – который и по сей день не принимают ни психологи, ни врачи – вывод, состоящий в том, что у тревоги вообще нет никакой материальной причины. «Тревоге присущи неопределённость и безобъектность» – говорит он. [Hemmung, Symptom und Angst, 1925]. Однако ни у кого не возникает сомнений, в том, что тревога действительно существует, как говорит сам Фройд в той же работе, «тревога – это всегда нечто ощутимое» и недвусмысленное, чувство тревоги нас никогда не обманывает. Тревога утраты самого себя является базовым аффектом, к которому, в конечном счёте, коренятся все прочие аффекты: такие как ревность, ярость, влюблённость и пр. Лакан даже настаивает на том, что оргазм – как потеря себя и растворение в другом – работает точно так же как тревога.

Начиная с 1894 года – то есть с момента рождения психоанализа – вопрос о тревоге оставался и остаётся в центре внимания практикующих аналитиков, которые за это время, конечно, не пришли к единому и окончательному решению вопроса. Зато сумели задать этот вопрос таким образом, чтобы дать повод для дальнейшего размышления, а не поставить в нём точку.

Психоанализ различает тревогу и фобию (или боязнь). Боятся можно темноты или пауков, уколов морфина или серебристых питонов с острова Суматра, а вот причиной тревоги является не тот или иной предмет или явление, а некий специфический для каждого человека объект влечения, «который ещё предстоит обнаружить». Когда мы имеем дело с тревогой, то нельзя однозначно сказать, с как им предметом именно связан наш аффект, поскольку возникает она безо всякой видимой причины. Тем не менее, это не значит, что объект у тревоги отсутствует вовсе, и никакого спасения от неё не существует.

В отличие от боязни, тревога не выполняет никакой позитивной охранительной или предупредительной функции. Если боязнь напоминает нам об опасности – от которой нужно либо защищаться, либо спасаться бегством, либо отвечать нападением, – то есть, активизирует наш потенциал и заставляет принимать правильное решение, то тревога, напротив, являет полный ступор, «беспомощность перед лицом опасности», говорит Фройд, она парализует нашу волю, вводит в оцепенение тело, и не позволяет верно оценить ситуацию и принять правильное решение, а в ряде случаев ставит под угрозу и саму жизнь. Вместе с тем, Лакан отмечает, что тревога выполняет сигнальную функцию, она свидетельствует о приближении этого специфического объекта влечения. Поэтому тревога является естественным фоном любых отношений, в которых реализуется судьба влечений. 

Учебники по психологии приводят массу классификаций различных фобий, а психотерапия неплохо научилась справляться с некоторыми из них. Однако к решению вопроса о тревоге – которая к конкретной причине не сводится – всё это имеет мало отношения. Ведь можно избавить человека от фобии перед насекомыми или земноводными, но тревога, лежащая в самой основе становления субъекта, останется не тронутой, и, в лучшем случае, просто сместится с одного предмета на другой. Фобии свойственно трассировать, поэтому её место пусто не бывает, как выражается Фройд «механизм замещения аффекта выбирает новый объект фобии» [Über die Berechtigung, von der Neurasthenie einen bestimmten Symptomenkomplex als "Angstneurose" abzutrennen,  1895], ведь лучше бояться чего-то определённого, и умело изолироваться от возможной встречи с ним, нежели встретиться лицом к лицу с фундаментальной тревогой утраты самого себя. Так Маленький Ганс (См. Анализ фобии пятилетнего мальчика,1909), который знает, что боится укуса лошади, и не подозревает, какая тревога стоит за его фобией. «Эта тревога, – говорит Фройд, – соответствующий вытесненному эротическому влечению, как и всякая тревога, не имеет предмета; это еще тревога (Angst), а не боязнь (Furcht)». Не удивительно, поэтому, что фобию он понимает как защитную и успешную меру, направленную на материализацию тревоги. По этой причине, психоанализ не практикует бытовых рецептов избавления от тревоги, потому что простое излечение от той или иной фобии ещё не избавляет от тревоги.

В работе «Бессознательное» Фройд говорил о том, что «бессознательное либидо отвергнутого представления появляется в форме тревоги» [Das Unbewusste, 1915], тревога показывает себя в тех прорехах душевного мира, которые остались зияющими, и в связи с теми бессознательными представлениями, которые были субъектом отброшены (verworfen). «То, что было отброшенное и не принято внутрь душевного пространства, возвращается извне в форме тревоги», – повторяет Жак Лакан в своём семинаре, посвящённом тревоге. [l’Angoisse, 1962/63]. В клиническом случае Сергея Панкеева Фройд говорит, что «тревога в сновидении не мотивирована его содержанием» (См. Из истории одного детского невроза, 1918). Иными словами, тревога приходит не со стороны смысла, вообще не из бессознательного, а вторгается в него извне.

Всякая психическая травма – этот результат такого вторжения никак не обозначенной и не символизированной тревоги. Тревога, таким образом, является причиной, а не следствием некоторой душевной травмы. Травма возникает в результате того, что не существовало защиты от тревоги, они не была никак экранирована и неожиданно вторглась во внутренние уделы души. Тревога обнаруживает себя в ситуациях нарушения привычного жизненного ритуала или утраты ценного объекта. В клиническом случае Человека-Крысы (См. Заметки о случае невроза навязчивости, 1909) пациент впадает в тревогу всякий раз, когда реализация его желаний готова подорвать устоявшийся ход его жизни. Желание в симптоме невроза навязчивости должно поддерживаться неудовлетворённым и вызывать страдание – таков его единственный способ отделения от своей тревоги.

Но иногда бывает так, что утраченное в прошлом уже нельзя вернуть назад, поэтому Фройд и сравнивает тревогу со скорбью по умершему [Hemmung, Symptom und Angst, 1925], единственным лекарем которой является время. Поэтому для формирования связывания тревоги требуется длительная творческая работа вписывания её в собственную психическую историю субъекта, поиску своего собственного, индивидуального механизма, лимитирующего тревогу и препятствующего её вторжению.

Дмитрий Александрович Ольшанский - частный психоаналитик, выпускник Восточно-Европейского Института Психоанализа (Санкт-Петербург), член Группы Лакановского Психоанализа.  Российский редактор журнала “The Philosopher”, ведущий рубрики по психоанализу в журнале “Credo”. Переводчик, автор более 200 статей по феноменологии, литературе, визуальным искусствам и психоанализу. Ведущий семинара «Эстетика бессознательного» в Герценовском университете.