Последний доклад. Светлой памяти Александра Сергеевича Баранникова

Часто мы слышим или читаем, что любой момент жизни может оказаться последним, поэтому важно осознавать смерть как неминуемую часть жизни, её как бы постоянное присутствие рядом. Порой кабинетно рефлексируем эту мрачно-философскую мысль, а чаще отмахиваемся от неё, как от чёрной птицы, летающей над кусочками хлеба повседневной жизни, покушающейся на наше «здесь-и-сейчас», которое вроде уже привыкли замечать, ценить и беречь. О чём рассуждает человек, находящийся перед лицом кончины? Как он выглядит, разделяя своё переживание с нами — живыми, страдающими?

3 июня 2018 года в концертном зале отеля «Санкт-Петербург» прошло торжественное открытие XII Саммита психологов. Я решил посетить это мероприятие ещё годом ранее, когда побывал впервые и был впечатлён не только звёздным составом программы, но душевностью и теплотой, с которой проходила встреча профессионального сообщества.

В этом году звездой планарного заседания была Т.В. Черниговская, её многие знают по записям лекций и эфиров про мозг, язык и обучение, получивших сейчас широкое распространение в сети. Её доклад, безусловно, был ярким, но я расскажу о другом докладе. Он прозвучал более скромно и глубоко тронул меня, а ввиду того, что это было последнее выступление докладчика, — стал абсолютно знаковым.

Доклад Александра Сергеевича Баранникова «Духовность и страдание глазами экзистенциального аналитика» был третьим в пленарном заседании и прозвучал с 11:30 до 12:00.

Голос докладчика звучал тихо, вкрадчиво, немного взволнованно после первых двух выступлений. Ведь дело непростое говорить о духовности вообще, а тут — в свете прожекторов со сцены в присутствии трёхсот слушателей, удобно расположившихся в мягких красных креслах концертного зала.

У него большой опыт выступлений перед коллегами и студентами за более чем 30 лет в профессии. Он — врач-психиатр высшей категории, доктор медицинских наук, профессор, член совета директоров Института экзистенциально-аналитической психологии, учёный и практик. Как внимательный психотерапевт, он умел создать атмосферу доверительной беседы, расположить к себе, мягко и спокойно завоевать доверие, говорить, задевая за живое.

В докладе чувствовалась большая сила, хотя Александр Сергеевич не то чтобы оратор: ни харизматичных мимики и жестов, ни эмоциональных перепадов, ни манипуляций аудиторией. Спокойный методичный разговор с опорой на конспект и слайды. Не читал, говорил от себя. Каждое слово подбирал и обдумывал, делая паузы. Не стараясь звучать очень точно и выразительно, он, похоже, стремился к большей ясности того, о чём говорил. Предмет серьёзный, «поймать» его нелегко.

Говорил о страдании. Не правда ли, что нам жить тяжело? Изо дня в день мы сталкиваемся с болью, тоской, страхом, разочарованием, одиночеством. «Но личность способна к духовному росту…» — вспомнил идею гуманистов XIV века и достижения в искусстве эпохи Возрождения. Посмотрев на часы, перескочил через века, казалось, не желая тратить время на теории, чтобы перейти к главному вопросу, который волнует собравшихся в этой аудитории, — чем и как мы можем помочь.

Тезисно проговорил факты, привёл цитаты: «Ницше писал, что страдание всегда нужно для чего-то. Впервые обсуждая проблему этики и деонтологии в 1927 году, онколог Петров обратил внимание на страдание своих пациентов. Скорбь, проникнутая любовью, — есть не мука, а облегчающее страдание, — считал философ Ильин. Камю, разбирая миф о Сизифе, призывал сохранять упорство при всей бессмысленности своего труда. Добровольность и внесение ценности в деятельность способно преодолевать страдание».

Вроде начиная понимать, какую мысль доносит через свой доклад Баранников, я выпрямился в кресле, сложил руки в замок, склонил голову и, подавая корпус вперёд, сфокусировался, «прислушиваясь к себе». Про что моё страдание сейчас? Для чего оно мне нужно? Не успев уловить хоть сколько-нибудь ясного чувства и ощущения, я услышал: «Написание диссертации — тоже страдание, его нужно преодолеть…» Опустился обратно в кресло, вздохнул. Представил предзащиту и диссовет, почувствовал ком в горле. В голове пролетела нечёткая мысль о неизбежности всего, что происходит, и того, что обязательно должно произойти. От этого фатализма стало не по себе, захотелось куда-нибудь спрятаться или убежать вовсе.

Баранников предложил схему на слайде. Представьте, у человека внутри есть три способности. Во-первых, это способность мочь, находить в себе силу; во-вторых, способность переживать определённые эмоции, нравится что-то или не нравится по факту; в-третьих, способность иметь право, выбор. Так проявляется свободная в человеке персона, личность. А внешне у человека есть данная ситуация, в которой нет смысла, но — потенция к нему. «Способен ли я вытерпеть эту ситуацию хотя бы один день, один час? Ради чего? Как?»

Вспомнив свои самые актуальные и сильные страдания, в аудитории притихли, задумались. Слова Александра Сергеевича звучали из самого сердца и утешали. Я чувствовал, как появляется надежда. Он продолжал: «Чаадаев говорил об особой духовной миссии России, о наших людях, об особой сердечности». Время заканчивалось, нужно было оставить ещё хоть пять минут на вопросы.

Завершая, подчеркнул важность метода: «Феноменология может дать опыт понимания сути страдания». И о подготовке педагогов, психологов и психотерапевтов сказал: «Диплом не даёт права доступа к людям в помогающих профессиях, необходим опыт самопознания».

В завершение что-то ещё добавил про учеников и улыбнулся, сделав движение руками вперёд, как бы указывая на нас всех здесь собравшихся. Я вспомнил, как пару лет назад мечтал учиться у него, стало так радостно и легко, что наконец-то оказался в числе слушателей хотя бы. С чувством удовлетворения и благодарности, но убегая мечтами куда-то вперёд, мол, здорово будет углубить свои познания в экзистенциальном анализе и поучиться у Баранникова в Москве, я поднялся и пошёл на объявленный кофе-брейк. В толпе коллег мы медленно плелись к узкому выходу из зала, после двухчасового пленарного заседания лица некоторых людей были уставшими и красными от духоты.

Мы пили чай в фойе, говоря с коллегой о модальностях психотерапии и наслаждаясь прекрасным видом на крейсер «Аврора» и волны Невы, в которых блестело, ярко отражаясь, солнце. Через минут пятнадцать вернулись в зал и увидели на сцене много людей и каких-то вещей. В зале царило негодование. Ко мне подбежала взволнованная женщина: «Что же это они? Что они так? Пускай организаторы скажут, чтобы не заходил никто!» Я спросил, что случилось. «Человеку плохо стало».

Я подошёл ближе и в числе нескольких десятков растерянных от происходящего зевак, стал разглядывать, как дефибрилляторный аппарат работал, приподнимая вверх-вниз бледную грудь профессора, лежащего с задранной рубашкой на тканевых носилках бригады скорой помощи. Их силуэты в синей спецодежде тревожно выделялись среди нарядно одетых коллег, а чехлы и рюкзаки от оборудования были разбросаны по сцене, нарушив порядок организации мероприятия.

Врач скорой помощи громко скомандовал, чтобы подошли четверо мужчин. Они подхватили его и понесли со сцены в зал, кто-то крикнул, чтобы расступились в проходе. Мимо меня прошла низкорослая женщина из бригады, она несла два рюкзака и тяжёлый чемодан, её шаги вверх по ступеням прохода зала были быстрыми, но давались с усилием из-за её лишнего веса. В мгновение я разглядел её лицо: губы сжаты в каком-то преодолении, а глаза спокойны и молитвенно-глубоки.

Через минут пять мы расселись на свои места. Модератор дискуссии Е.С. Креславский, профессионально стараясь сохранять спокойствие, продолжил пленарное заседание. Волнение выдавало его в подрагивающем голосе и сбивчивом вдохе, когда по ходу заседания он несколько раз упоминал: «Как говорил Александр Сергеевич в своём докладе…» При каждом таком упоминании в зале слышался глубокий вдох и медленный выдох. Перед перерывом на обед организаторы прокомментировали случившееся. Профессору Баранникову стало плохо, он уже в больнице. А после обеда началось торжественное вручение «Золотой Психеи», жизнь продолжалась.

На следующий день утром, придя в «Иматон», мы увидели портрет в чёрной рамке и гвоздики на столе. На мгновение мы застывали перед ним безмолвные.

Насыщенная программа Саммита развела участников по круглым столам и мастер-классам. Работу продолжали в обычном режиме, люди спокойно и доброжелательно общались между собой. Иногда в отведённых в сторону глазах, застывших выражениях лиц, в повисших над Петербургом тучах и холодном ветре, тихих разговорах мне грезились и рефреном повторялись слова и интонации его доклада: «Способен ли я вытерпеть эту ситуацию хотя бы один день, один час? Ради чего? Как?»

Мы слышим или читаем, что любой момент жизни может оказаться последним, поэтому важно осознавать смерть как неминуемую часть жизни, её как бы постоянное присутствие рядом. Вот о чём рассуждает человек, находящийся буквально перед лицом кончины жизни. Так он выглядит, разделяя своё переживание страдания с нами — страдающими, живыми.

Видео последнего доклада А.С. Баранникова «Духовность и страдание в опыте экзистенциального аналитика» смотрите здесь.