«Не торопи смерть, спеши любить». Дорогому Учителю посвящается

Когда случилась эта трагедия, 5 мая 2022 года, казалось, и моя собственная жизнь остановилась. Хотелось молчать — слова бессильны и пусты, и кричать — от чувства несправедливости и ужаса потери.

Время продолжает свой ход, думается о психологических «правилах» здорового горевания. Как далеки они от суровой реальности одиночества и его боли. Чем больше проходит времени, тем все сильнее и сильнее приходит понимание и осознание того, что мы теряем со смертью Учителя. Чего и кого на самом деле лишаемся. Так хочется все вернуть, и только уважение, любовь, память и благодарность дают силы противостоять горечи потери, сожалениям, обретенному одиночеству.

Андрей Владимирович Гнездилов словами своего сказочного героя сказал: «Каждому встречаются в жизни чудеса, но в чужие плохо верится, а свои списываются на случайности и забываются».

Встреча с автором этих строк стала чудом для меня, моей семьи, моих клиентов. Стала чудом для тысяч других людей, изменив их жизни. Забыть это невозможно, ибо все бренно, кроме любви и веры. Именно ими жил, чудотворил и делился Доктор Балу.

Будучи его ученицей и последователем, стараюсь достойно продолжать то, чему научил Учитель. Особенно понимая, как крайне важно во времена сегодняшних тяжёлых перемен, ломки судеб, тотального переписывания истории помнить о тех, кто действительно начинал паллиатив в нашей стране, кому мы можем и должны быть благодарны.

Да, жизнь мгновенна, люди изменчивы, память избирательна. Но так хочется верить и надеяться, что всем нам, ученикам, коллегам, близким, соратникам, последователям, хватит мудрости, понимания и совместных усилий, чтобы достойно оценить вклад классика психотерапии и паллиативной медицины и стать свидетелями того, как Первый хоспис в Лахте будет носить имя его основателя, как каждый год будем встречаться на памятных конференциях и делиться уже своим опытом продолжения дела Андрея Владимировича Гнездилова.

В этом году, 1 марта 2025 года, нам удалось провести первую международную конференцию в честь 85-летия Андрея Владимировича Гнездилова и в память о его вкладе в развитие отечественной и мировой паллиативной медицины и психотерапии «Доктору Балу 85». Десятки писем и сообщений пришли в адрес организаторов, но все они были наполнены одним — светлой памятью и благодарностью Учителю, Доктору, Человеку, Наставнику:

• «Слушала, боясь пропустить даже одно слово! Душа, конечно, плачет от утраты, но это слезы теплые, настоящие. Да, как верно, какие точные слова, сказанные от всего сердца… Как важно было быть в этом пространстве… Спасибо за эту возможность и этот необыкновенный опыт».
• «Ощущение — будто снова в замке доктора Балу. И вот он встречает у лифта нашу группу. Цилиндр, трость, тихий голос, внимательный будто мимолётный взгляд. На его не заданный немой вопрос, испрашивающий разрешение “заглянуть в твою душу”, так же молча, но ясно, отвечаю: “Да, пожалуйста”. Доверие. Встреча. Мурашки. Сперва кажется, что так только с тобой. Потом становится понятно, что его сердца хватает на всех, что-то подобное происходит почти со всеми, кто готов. А дальше начинается волшебство… Слушая доклады, сообщения и просто воспоминания на конференции, узнаю всё — и немного театральный интерьер, массивную мебель, выбор своей куклы и сообщение от её имени о себе, и крутящиеся статуэтки и их тени, чаши, ключи, сказки, музыка, мансарда с двумя дамами Жизнь и Смерть и их вечным диалогом, раздача костюмов и неимоверное волнение и трепет — что он выберет для меня? как увидит меня?, а потом мой танец и его взгляд-наблюдение сквозь чуть заметную улыбку… Всё помню. Всё со мной, во мне. Спасибо за инициативу, за организацию, за память. Так близко я снова смогла подойти к Андрею Владимировичу. Благодарю. Очень это ценно».

В этой статье, написанной к третьей годовщине смерти Андрея Владимировича, будет много его цитат. Это не случайно. Он продолжает говорить с нами.

Многие годы наблюдая за работой Учителя, поняла: Андрей Владимирович изобрёл механизм исцеляющего сопровождения. Если одним словом, то это свобода. Свобода мысли, свобода фантазии, веры, проявления, делания. Он создавал пространство и атмосферу для встречи человека с самим собой именно свободным. Лечил искусством и его пространством. Помогал пациенту колокольным звоном, магией огненного танца, старинными ключами, сказками, куклами, костюмами, картинами, музыкой, глиной, театром теней. Красотой этого мира и того, о котором мы тихонечко позволяем себе только мечтать, боясь признаться и проговорить вслух.

У него очень много имён, дарованных пациентами. Доктор Балу, Пряничный Звездочёт, Сказочник, Волшебник, Странник, Художник, Хозяин Замка, Старинный Приятель, Рыцарь Ордена странствующих дам. В подготовке материала в одной из первых книг, подписанной автором, всей в моих подчёркиваниях и заметках, на 133 странице в сказке «Крейслериана» карандашом было написано: «Гнездилов — Композитор Души». Именно это и способно хоть как-то объяснить, описать и вообще назвать то, что он делал, родившись для служения людям, искусства врачевания, любви и чудес.

Врач должен быть лекарством для больного

Как истинный сказочник, он говорил: нельзя намечтать чего-то такого, чего не было бы в жизни. И у доктора тоже была мечта.

«Мои знакомые подыскали мне возможность стать корабельным врачом, но я не смог воспользоваться ею, так как отец к тому времени скончался, нужно было заботиться о матушке, я не мог оставить её одну. Я не стал судовым врачом, о котором мечтал, зато я стал психиатром».

Сам Гнездилов мечтал о том времени, когда врач, его личность станет лекарством для болеющего человека. Его дом-замок становился прощальной пристанью для уходящих кораблей, капитанами которых были тяжелобольные и умирающие его пациенты. Пристанью надежды для их родственников и персонала хосписа. Его общение и помощь нуждающимся я называю звучащей молитвой. Он лечил собой и своим врачеванием, в самом лучшем смысле этого слова, заражал других, а они уже на своих местах врачевали страждущих: каждый своих пациентов, их семьи, своих коллег и, конечно, себя.

Безусловно, можно по-разному общаться, находиться рядом с пациентом. Андрей Владимирович часто вспоминал слова Иисуса Христа, который просил своих учеников: «Побудьте со мной» — и говорил:

«Нужно знать, что самое ценное, что мы можем подарить человеку — это время. То есть помещать его в свое внутреннее личностное пространство. Вы дарите ему самого себя. Сидите с ним, и так же, как в присутствии матери у ребёнка не так болит ушиб, точно так же вы можете сидеть с больным, говорить о чём угодно, делать что угодно. Но самое важное — это ваше присутствие. Потому что слова — это всё не то. А вот ваше присутствие — это самое реальное, что вы можете подарить больному.

Я думаю, что любому помощнику, желающему помочь больному, необязательно знать какие-то секреты. Если ты не можешь помочь больному в каких-то конкретных вещах, можно помолиться о нем. Или послать ему какие-то добрые мысли — и это тоже будет помощью. Сам порыв гораздо важнее того, как он осуществляется.

Важно твое благомыслие, или доброжелательность, или, так сказать, потребность как-то облегчить участь того человека. Он ее чувствует. Интересно, что больные часто считывают информацию с голоса, с мимики, с жестикуляции. Совсем не обязательно это слова, в словах часто ошибаются. Просто ваше присутствие и прикосновение, которое создаёт контакт. Вы, делая прикосновение, уже облегчаете состояние человеку, потому что он видит, что вы не страшитесь его как зачумлённого. Вы прикасаетесь к нему, вы передаете ему тепло своих рук. Очень большое значение имеет вообще контакт».

Действительно живой классик был с нами, и нам в этом повезло. Мне запомнились слова Андрея Владимировича, которые он говорил об ученичестве.

«Имеет значение не то, что ты читал этого профессора, а то, что ты видел его. Это ощущение видения, прикосновения к живому материалу, общения гораздо глубже, и оно более необходимо, чем лекции, которые читаются».

Сейчас я точно знаю, что Учитель дарит ученику состояние!

Позволю себе повториться, для меня Учитель избранный Богом, богореализованный человек и стоит на одной ступени с Серафимом Саровским и Антонием Сурожским по величию души и видению человека как такового.

Однажды студенты попросили Станиславского описать глаголом слово «любовь». Он ответил: «Хотеть касаться». В Гнездилове было очень много любви. Он прикасался к человеку как к единому цельному существу, не разделяя его душу, тело и дух. В этом и была его уникальность, сила, мастерство, проявленное деятельной любовью к каждому, живущему или умирающему.

Наследие

В наследие нам остались два дома Гнездилова: Хоспис и Замок.

«Возможность устремить взгляд в простор моря или неба я считаю большим достоинством любого места, ибо душа человеческая облагораживается, соприкасаясь с бесконечностью, с далью, в противоположность тому, когда взгляд упирается в стену, потолок или чью-нибудь фигуру». Эту бесконечность чудес каждый встречал в Сказочном Доме, Замке, после чего уже не оставался прежним. Смелость быть собой дарила свободу каждому, а для умирающего осознание приближения смерти дарило Саму Жизнь!

Гнездиловские исцеляющие сказки на самом деле были реальными историями его пациентов, о которых доктор узнавал в процессе общения. Он старался успеть напомнить человеку что-то прекрасное из его жизни, или созданный сказочный герой реализовывал несбывшуюся мечту уходящего. Как родители читают своим малышам красивые сказки на ночь, так доктор писал сказку жизни в самом ее конце, ознаменуя путь от рождения до смерти. А еще доктор говорил, что «сказка — это прививка от зла».

Создание хосписа — главная миссия Андрея Гнездилова

Смерть — последняя тайна жизни, и он понимал, как важно пережить таинство перехода на любящих руках. Он создавал не дом смерти, а благословенное место, где человеку помогали принять его страдание, облегчали и трансформировали его боль, создавали достойное качество жизни, раскрывали его духовный мир, дарили ему и его родным уход и заботу, наполненные милосердием и состраданием.

Андрей Владимирович рассказывал мне, как в Англии встретился с Антонием Сурожским. «Он сам увидел меня, подошёл, обнял и сказал: “Конечно я дам вам благословение!” А потом мы уже говорили обо всём. Его голос нельзя ни с кем спутать. Речь очень интеллигентна, а молился он благоговейно».

Место для хосписа было выбрано не случайно: «Нельзя не упомянуть и о природной среде, кроме человеческой. Хоспис стоит на берегу Финского залива, что лишний раз помогает понять, как важно человеку быть рядом с природой. Ведь когда человек умирает на природе, то будто происходит какая-то гармония». Помощь сестёр милосердия была утешением, верой и свидетельством единства.

Что завещал нам помнить Андрей Владимирович?

О таинстве смерти

Он говорил: «Если бы мы не были маловерными и осознавали, что смерти нет, это только переживание, то, наверное, не было бы такой трагедии. Человек прошёл школу, проучился и возвращается в свой дом на каникулы. Смерть — это то переживание, которое связывает всё поколение в единый клубок».

Многие, кто бывал в Замке Сказочника, видели портрет жизни и смерти. Но немногие знают, что это на самом деле одна и та же женщина, нарисованная в разных обличиях. Андрей Владимирович вспоминал историю, когда вновь прибывшая пациентка хосписа встретила его и сказала: «Андрей Владимирович, я была в вашем Замке, спасибо за портрет смерти». Он спросил: «За что вы благодарите меня?» Она ответила: «Я всегда представляла её страшной и костлявой, и вдруг вижу прелестную женщину. Если жизнь может быть такая прекрасная, то я помирилась и с образом смерти, и не стала бояться».

«Если программа смерти запущена, её невозможно остановить». В этой цитате Андрея Владимировича очень глубокий смысл для многих. В ней есть время для самого умирающего, время для горюющего и время для того, кто сопровождает. Это важно.

Он просил нас вовремя заметить тень смерти, которая проявляется болезнью: «Сама идея Смертной Тени была достойна восхищения, ибо увидеть Смерть невозможно, и лишь страшный намёк напоминает о том, что весь мир осенён тенью от крыл ангела Смерти».

О доме и его создании даже всего на несколько дней

«Попадая в больницу, человек лишается дома, происходит депривация дома. Хоспис ставит задачей создание в своих стенах дома, в котором человек чувствовал бы себя защищенным. Мы пытаемся дать больному любовь-раскрепощение, которая делает человека не зависимым, а свободным. Когда мы оцениваем пациента, мы должны помнить, что человек — это не только его тело, но и весь его психический мир, и, прежде всего, связь с понятием “дома”. Дом — это та среда (социальная, бытовая, психологическая), которая окружает нас. Это не только стены квар­тиры. Это, в первую очередь, близкие, родные. Это и любимые предметы, и животные. Всё, что ок­ружает человека, создаёт его “Я”. Прежде чем говорить об индивидуальной психотерапии, мы должны создавать общую психотерапию средой. И эта психотерапия ориентирована на понятие “дома”. В хосписе происходит возвращение пациенту утрачен­ного “дома”, чувства защищенности, ибо нередко в условиях малогабаритных квар­тир и трудных взаимоотношений в семье человек, имея крышу над головой, бывает давно уже лишён “дома”».

От этого одиночества пациенты, оказавшись рядом с доктором, слушая звук бил, или держа в руках куклу, или попадая в его Замок и открывая в нем магию искусства и самих себя, словно «превращались в цветы и были готовы распуститься от одной капли росы или легкого прикосновения света». И перед этой красотой меркла сама смерть.

О сожалениях

Как-то я сказала Андрею Владимировичу: «Жизнь — это взаимоотношения», и спросила, с кем это «взаимо» лучше всего наладить? Он ответил словами персидского поэта Джами Абдуррахман:

Во-первых, ты прощай своих друзей,
К их недостаткам полон снисхожденья,
А во-вторых, так поступай всегда,
Чтоб не пришлось потом просить прощенья.

А потом добавил от себя: «Многие сожалеют, но, к сожалению, не имеют времени что-то изменить. Часто жалеют, что жили, не думая о Боге, но абсолютно всех волнует вопрос: “Что дальше?” Человек с самого начала, если он воспитывался в религиозном сознании, был ориентирован в вопросе: “Для чего мы живём? Каков смысл нашей жизни?”».

Где умереть и рядом с кем?

«Страдание заставляет человека смещать уровень его восприятия, выводит в особое состояние, особое пространство. Особенно болезненно пространство болезни. Какими бы ни были медицинские учреждения, даже если они созданы под самой благородной эгидой, внутри них дух чистоты всегда соседствует с духом одиночества и боли. Наверное, поэтому, приходя в больницу, мы редко чувствуем себя здесь уютно. В больнице нет родных стен, родных людей, которые поддерживают, среди которых человек хотел бы умереть. И пусть некоторые к этому и стремятся, но я уверен, никто не хотел бы умереть в хосписе».

Он просил обращать внимание на людей, которые оказываются у постели больного. Множество историй мы знаем о том, что тяжёлый пациент ждёт смену любимой нянечки, чтобы умереть рядом с ней, на её руках. Есть выражение: «Хосписные люди — люди с особенными глазами». Вообще это особенные люди. С уверенностью говорю, что настоящим специалистом можно стать только после опыта работы в хосписе. Именно он и его жители растят душу.

О мелочах, составляющих цельность бытия

«В общении с любым болеющим человеком бесполезного ничего не бывает. Но важен непоказной интерес к нему! Спросите больного: “Что вам мешает?” Выслушать его, те жалобы, что он предъявляет, имеет смысл, потому что это помогает освободить психику от лишнего напряжения и поможет вернуть внимание к актуальному, что его окружает».

Работая с пациентами, имеющими тяжелые когнитивные нарушения, каждый день находясь в мерзости проявлений старческого маразма, как никто понимаю значение мелочей. И не только для самого пациента, но и для его не менее страждущих близких и персонала, оказывающего круглосуточный уход. Чашка любимого чая, теплая грелка в ногах, как и простой звонок потом, в день годовщины смерти, дарит понимание того, что человек не один. Кто-то помнит о нем.

О Боге в психотерапии

Впервые я услышала именно от Учителя слова о том, что мы можем помолиться о больном. Действительно, молитва может родиться в процессе нашей работы. И важно не бояться такого общения, особенно если человек, находящийся рядом, признаётся в желании молитвенного разговора. Это не перекладывание ответственности с него на нас. Это маленькое позволение самому себе стать чуть ближе к тому, что на самом деле важно, но кажется недосягаемым, непозволительным сейчас. В этом есть доверие. А если доверяют другому человеку, значит, доверяют Богу. Говорю из своего опыта работы с паллиативными пациентами, с болезнью Альцгеймера, с когнитивными нарушениями и каждый раз задаюсь вопросом, кто кому больше помогает на самом деле, я пациенту или он мне? В моменты бессилия вспоминаю слова Учителя: «Вера требует веры, а не логических рассуждений. Часто я без надежды надеюсь». Да, часто без надежды надеюсь, продолжаю верить и действую, как могу.

А еще Учитель помог мне открыть истину. Слово «одиночество» начинается и заканчивается на одну букву «О». Окружность. Без углов. Цельность. Возможно, маленькими шагами, познавая своё одиночество в болезни или в здравии, даже в толпе людей, мы познаем цельность мира, природы, себя, Бога и Его любовь к нам?..

О духовном росте и духовном окормлении

Гнездилов писал: «Мы отмечаем удивительный духовный рост больных в очень короткие сроки, что свидетельствует о необычайной интенсивности психических процессов, обострении памяти, чувств, мышления».

Слова одной из пациенток: «Ведь надо же мне было заболеть раком и умирать от него, чтобы понять, что в мире есть истина и Бог. Это потрясающе». Это говорил сам Андрей Владимирович о своих пациентах. И здесь он добавлял о важности духовного окормления. «Спокойная совесть дает умиротворенную смерть. Опираясь на народную мудрость, неминуемо приходишь к мысли о необходимости умирающего исповедаться».

А мне вспоминается диалог сказки:

«Всё, чего достигает взор человека, принадлежит ему», — сказал один мудрец.
«Тогда не гляди в небо», — возразил другой.
«Напротив, — ответил первый, — карта неба накладывается на землю, чтобы люди выросли до звёзд».

Удивительным образом, прощаясь с земной жизнью, оставляя своих любимых, умирающие люди вырастают до звёзд.

О боли как освобождении

Будучи чувствительным и восприимчивым, проницательным, Андрей Владимирович просил нас помнить и допускать наличие боли как исцеления. «Боль, страдание, сама болезнь, которую мы расцениваем как наказание за что-то, можно рассматривать как искупление. Умирая, человек, может, хочет искупить поступки, которых стыдился».

«Не обращайте внимания, доктор», — ответила пациентка.
«Как же так, я здесь, чтобы помогать вам».
«У меня не так болит, но мне кажется, что вместе с болью из меня выходит всё дурное…»

О различии боли, тревоги и страхе смерти

Доктор всегда остается доктором, особенно когда он способен видеть, слышать, чувствовать больше, чем другие. Будучи психиатром, Андрей Владимирович учил нас: «Мы не должны ограничиваться только болевым синдромом, потому что период его гипердиагностирования для многих считается будничным определением. Забывают о том, что человек воспринимает всегда жизнь целиком, а не только вычлененными отдельными её частями».

Боль естественным образом заставляет бояться и дня, и ночи, и смерти. Пациенты спрашивают, а больно ли умирать? «Страх смерти часто заставляет человека прыгать в психоз. При метастазах в головном мозге психоз в результате интоксикации очень часто выступает как истероидный, истерический невроз. Когда человек не имеет сил ожидать смерти, она приходит к нему в образе скоростного поезда, надвигающегося на него. Больному кажется, что лучше не видеть, не слышать, лучше быть сумасшедшим. Он отпускает нить, закрывает глаза, чтобы не видеть. Переходит в иной мир, не ощущая того конца, который приближается со скоростью последнего поезда его жизни».

Мы остаемся рядом в роли провожающих. Ход и скорость этого поезда может меняться именно нами.

О прикосновениях и позволении умереть

Гнездилов говорил: «Люди плачут не от того, что болит, а от того, что они одиноки. К ним не подходят, ими брезгуют. Иногда достаточно человека взять и держать за руку. Это совсем не простой жест, как многим может показаться. Иной раз он передаёт больше информации, чем разговор. Прикосновение руки к руке помогает не чувствовать себя одиноким».

Часто Андрея Владимировича пациенты спрашивали, сколько они проживут. А он отвечал: «Вы проживёте столько, сколько хотите. Пока вы держитесь за жизнь, будете жить. Как только вы захотите уйти, вы скажете: “Отпустите меня”. Вас отпустят, и вы уйдёте. Вот это позволение умереть самому себе, облегчает прощание и с близкими людьми, и даже с животными».

О типологиях психогенных реакций, их формах

Больше всего болеющий человек ждет помощи, заботы и любви от своих близких. Специалисты, оказавшись рядом, обладая знаниями об особенностях акцентуированности родственников и того, какую модель взаимоотношений и помощи они могут создавать, могут быть опорой двум сторонам, принимающей и примиряющей.

О контактах, личном пространстве и вере ребёнка

Мы знаем, что взаимодействие между людьми может происходить различными способами в разных плоскостях. Но мне кажется, Андрей Владимирович обладал наибольшей степенью сопричастия к больному именно через духовный, наиболее редкий контакт, включающий в себя как раз-таки понимание и любовь. Потому одна из главных тем, которая звучала в нем, — это личное пространство человека, которое всегда требует особого ухода.

«Хотелось бы создавать именно личное пространство Сказки. Прежде всего, это отсутствие дидактики и нравоучительного характера. Человек должен иметь право выбора, ведь сам Господь даровал ему эту свободу. Почему пространство личной сказки ценно для нас? Потому что изменить мир и почувствовать его волшебным — это запрос из нашего детства, возможность самому сочинить историю и поверить в это чудо. Выдуманная история становится реальностью, а мечта даёт возможность передохнуть, и от боли в том числе».

«Когда человек заболевает, он становится ребёнком, которого опекают.

— Ты какой? — Я маленький. Он смотрит на мир снизу вверх, заискивая перед дежурными врачами. Ему указали это место и сказали делать так-то и так-то. Ребёнок иногда пугается именно от того, что окружающие всю ситуация воспринимают трагически. Так же и со взрослыми людьми, которые боятся информации, боятся встретиться с родными, которые их обманывают и говорят, что всё в порядке. От этого одиночество становится ещё больше. А если бы мы, взрослые, могли быть как дети, довериться ведущей нас руке, мы бы поняли, что не одни, не одиноки, вокруг люди. Вспомнили бы, что в детях нет страха смерти в силу памяти о прошлом — о Царствии Небесном, из которого они вышли».

И снова сказочный герой, вышедший из палаты, обращается к пациенту:

«Я понял, что рождён быть свободным, что каждый из людей рождается в своём мире, со своим временем, со своими законами. И мы видим окружающее своими глазами и слышим каждый своё. И если иметь храбрость и верить себе, то и мир предстанет не старым и седым, но вечно юным и блистающим всеми красками. Только не оглядывайся, не ищи поддержки, объяснений… Вперёд, с верой в свой мир! Жизнью правит Великая игра детей и силы искусства».

О важности молчания

Самое сложное испытание для любого человека — уметь молчать.

Андрей Владимирович считал, что «люди с тонкой нервной системой могут слышать пение, звучащее из молитвы. Важно не нарушить словами таинство перехода». Мы становимся свидетелями этого. Их уже ждут, мы их провожаем — а там уже их встречают. Иногда стоит оставаться в тишине, чтобы действительно не помешать Богу встречать своих детей.

О памятовании традиций и создании памяти

Современный мир нацелен на разобщённость людей, умножает одиночество, усиливает скорбь, уводя человека от живых эмоций, от переживаний, от состояний, от коммуникации с миром, от самого себя, от самой жизни. Всегда рассказываю студентам, как раньше традиции помогали. В семье случилось горе. Женщина выходила из дома с черной лентой в волосах. Каждый встречающий понимал, что у нее горе, ей плохо, ей нужна помощь. Она сигнализировала внешнему миру о своей боли, предупреждала о ней. Взглядом, словом или действием мир разделял вместе с ней ее трагедию, страшную ношу, делая ее чуть легче, чуть выносимее.

Андрей Владимирович горько сетовал об утраченных традициях — причитаниях, песнях, молитвах, коло­кольном звоне, которые так смягчали тяжесть последней минуты умирающего. В неменьшей мере были цели­тельны и для его близких. А я никогда не смогу забыть свою пациентку, которая впервые в моей практике использования колокольного звона сказала: «Я готовилась умереть с тобой рядом под колокольный звон…»

Такие встречи и слова есть последняя возможность для уходящего человека выразить себя. В хосписе создали альбомы памяти больных, где по­мещены фотографии пациентов и записаны последние или наиболее значимые их слова. Такое сохранение памяти об ушедших способствовало сохранению и улучшению качества взаимоотношений с вновь поступающими боль­ными.

Андрей Владимирович и каждый сотрудник открывали пациенту двери его души и помогали проявиться ценному и истинному, пусть и в последний момент жизни.

«В задачах хосписа не на последнем месте — действенная любовь к больному и вместе с тем желание пробудить в пациенте ответные чувства, способствуя тем самым про­явлению его личностных начал и возможности самовыражения».

• Лариса Филимоновна 25.3.91: «Здесь я заново услышала музыку».
• Петр Павлович 9.1.91: «У вас здесь дышать легче».
• Мариам Ильинична 20.1.91: «Где ваш волшебник? У меня опять стула не было».
• Агриппина Дмитриевна 11.8.91: «Если человек не может приносить пользу людям, ему незачем жить. Такие как я должны умереть».
• Алексей Константинович 11.10.91: «Я одним глазом на этот свет смотрю, а другим на тот».
• Константин Антипович 22.12.91: «Помирать у вас лучше, чем дома».
• Нина В. 15.6.91: «Я все знаю, но здесь хоть можно умереть без боли».

Одна из фраз пациентки Доктора Балу «Я стала видеть чудесные сны, которые заменяют мне жизнь!» — превратилась в целую сказку.

Когда читаю эти фразы, задаюсь вопросом, что бы мы сказали умирающему человеку? Специалисты помогающих профессий научились терапевтировать словом?

Мы работаем с собой

По-другому в этом направлении медицины и психотерапии невозможно. Жить в боли другого, отдавать и не сгорать самому, служить интересам нуждающегося — высшая ступень человеческого и профессионального развития. Дано это далеко не каждому. Понимая, что Доктор Балу действительно Уникальный Человек и силы ему посылаются Свыше, преумножаются его собственными душевными и творческими открытиями и щедро отдаются, я все равно спрашивала, что давало ему возможность изо дня в день быть рядом с умирающим человеком?

Он отвечал:

«Тут сложный вопрос. Я мог бы ответить на него просто. Та любовь, которую я испытываю к сказкам. Мне сама жизнь кажется сказкой. Поэтому всё время ждёшь, что вопреки всякой логике вдруг взойдёт солнце, раздвинутся тучи и окажется, что всё это было сном… Искусство даёт много возможностей. Никто у вас не отнимал воображение, потому что фантазия держится у тех, кто ею пользуется. Если не пользоваться ею, жизнь кажется бессмысленной. А сама фантазия не значит ложь! При этом помнить: любая история нас чему-то научает».

Сказочник жив, пока любовь живёт

Горечь утраты Учителя пока сильна и невосполнима. Принять ее, прожить процесс горевания тяжело, ровно потому, что встретить своего Учителя — это высшее благословение, а его труд и наследие, настолько духовно богатое, бесценное, хочется памятовать, сохранять и продолжать. Андрей Владимирович сказал: «Не торопи смерть, спеши любить».

Только великая душа способна так чувствовать, творить и жить. Учитель вёл и продолжает сопровождать на пути к истинному, к Богу даже после своей смерти, потому что смерти нет, есть только Любовь. И мы можем помнить друг друга, если любовь и благодарность живут в наших сердцах. Верю, знаю, вижу: Он смотрит за мной, за нами и помогает как прежде. Свет, даруемый Волшебником, продолжает освещать самые темные минуты, дни и даже души. В каждой его сказке находятся новые смыслы, оттенки и послания.

«Мертвые не оживают сами по себе, они воскресают в живых». Слышу Вас, Учитель, и отвечаю: «Вы воскресли тысячи раз в сердцах тех, кому улыбнулась удача, подарив радость встречи с Вами».

Цитаты из личных архивов автора и сказок А.В. Гнездилова: «Сон», «Валет», «Вечный игрок», «Скульптура», «Ворота ужаса», «Старая королева», «Неринга», книги «Путь на Голгофу».