О существе Клинической классической психотерапии (ККП)

Проф. М.Е. Бурно предлагает вниманию читателей пособие для поликлинических психологов, помогающих людям со стойкими тревожно-депрессивными расстройствами.

1.

Страдающий человек приходит к психотерапевту с надеждой смягчить горе, душевное напряжение. Или хочет разобраться в трудных отношениях с близкими, разобраться в себе самом. Ещё может быть тут немало других причин переживаний.

Психотерапевт-клиницист (работающий в духе ККП) незаметно-невольно рассматривает пациента, осторожно расспрашивая и уже помогая психотерапевтическим расспросом. Видит, слышит то, что умеет клинически видеть и слышать. Клинически — это не просто смысл слов понимать, оценивать окраску голоса, выражение лица. Это по-своему умеют делать писатель, художник, актёр. Клинически-классически — это когда чувствуешь-понимаешь тело пациента непосредственным источником его духа. Притом этот дух, которым светится или не светится тело пациента, несёт в себе, в снятом (Гегель) виде, и телесные особенности пациента. Телесное и духовное тут по-своему нерасторжимо. Как в картинах передвижников и в русской психологической прозе.

Но и это ещё не всё важное для понимания клинически-классического исследования. Даже если видишь, слышишь конкретные (из учебников) симптомы и синдромы (синдромы — созвездия симптомов, патологических признаков). Чего здесь ещё не хватает для понимания настоящего клинического классического исследования, для ККП? То есть более точного, жизненного, нежели, тоже важное, — психологическая диагностика и другие повторимые измерения души, сделанные психологом? Не хватает клинико-классического, обретаемого клиническим опытом [13] работы, повторимо-неповторимого посильного чувства-понимания: как именно природа живого человека, пациента, стихийно стремится (как и всё живое) самолечебно выживать. Выживать стремится в этих самых повторимо-неповторимых симптомах и синдромах, присутствующих в клинической картине. Выживать с их помощью. Симптомы и синдромы (тревога, навязчивость, депрессия, истеро-невротическое, ипохондрия и т.д.) проникнуты, напоены лечащей себя самоё, повторимо-неповторимой индивидуальностью пациента (природной в своей основе). Личность (индивидуальность) есть главнейшее, на что «ляжет» психотерапия клинициста (лечение средствами души). «Ляжет» с сердечным сочувствием врача, психолога, даже если придётся психотерапевтически поворчать. Психотерапевт работает не с навязчивостью, а с личностью в основе навязчивости. Работает с помощью своей собственной личности [46]. Не знать, не чувствовать психотерапевту-клиницисту личность (конкретные характеры в известных подробностях (их «логику»)) и свою личность — нельзя.

Существенное в психотерапевтическом клиницизме (в ККП) есть понимание- чувствование психотерапевтом того, как самозащищающейся душевно-телесной природе организма пациента следует, если нужно, повторимо-неповторимо помочь защищаться совершеннее для блага пациента. Поправлять, если нужно, природу. Именно всё это вместе есть основной ствол ККП.

Называю настоящее психотерапевтическое направление, эту психотерапию (ККП), — клинической классической, поскольку ККП происходит из учения и лечебной практики-жизни основоположника клинической медицины Гиппократа. ККП есть неотъемлемая часть Классической клинической медицины Гиппократа [6, с. 425–437].

Важнейшее в учении Гиппократа о клиницизме — внимательное, осторожное следование природе («не вреди»). Стихийную природу приходится поправлять порою существенно. Хирург это делает хирургически. Относится всё это и к психиатрии, психотерапии (например, в случае суицидальной тоски). Следование Природе с посильным, нередко необходимым, поправлением Её сегодня для блага пациента есть научное искусство врача и существо Клиницизма.

Характер повторим. Он есть (повторю из прежних публикаций) нескончаемая «лесенка» для исследователя в повторимо-неповторимую личность. Человек с повторимым (в общих чертах) психастеническим характером, к примеру, всегда неповторим среди других психастеников. Повторимая неповторимость делает каждого из нас неповторимой личностью. Но во врачебном практическом мире «личность» и «характер» часто меняются местами.

Итак, именно личность («личностная почва») предрасполагает человека в известных травмирующих обстоятельствах или при звучании генетической вредоносности, при других разнообразных (в т.ч. смешанных) причинах — к тем или иным фигурам болезненных, психопатологических расстройств (психопатологических симптомов, синдромов). А клиника (клиническая картина, включающая в себя эти расстройства, проникнутые личностью) подсказывает нам своей самолечебностью нашу возможную психотерапевтическую помощь в её особенностях [26]. Как, например, тягостное ипохондрическое сомнение у тревожной личности, стремящейся к медицинскому справочнику для успокоения.

ККП — поневоле психиатрическая область, поскольку клинические картины укладываются в психиатрические диагнозы, а диагнозы, исходя из опыта, истории ККП, предполагают применение тех или иных методов ККП. Основы, элементы психиатрии клиническому психологу особенно важно усвоить в тех её разделах, где личность пациентов более сохранна и, значит, более восприимчива к психотерапии (к примеру, при «расстройствах личности»).

Начала психотерапевтической психиатрии преподаются на медицинских кафедрах психотерапии для врачей и клинических психологов. Это последипломное образование.

2.

Перечислю отдельные классические методы, нередко сливающиеся друг с другом внутри направления — «Клиническая классическая психотерапия». Суггестивная психотерапия. Гипносуггестивная психотерапия. Самовнушение. Аутогенная тренировка (И. Шульц). Рациональная психотерапия (Дюбуа). Активирующая терапия (Консторум). Клинико-аналитическая психотерапия (Э. Кречмер).

Ниже поясню существо методов, по поводу которых более всего недоразумений.

Активирующая психотерапия (Консторум) есть психотерапия побуждением пациента к деятельности (в широком понимании), дабы обрести ему новый для него опыт, иное, активное, деятельное мироотношение, которое в свою очередь повлияет на мироошущение, мировоззрение. Метод вышел из германской трудовой терапии (Г. Симон), соединился с физкультурой и ритмикой. Но дело не в том, чтобы просто учить пациентов движениям, переплётному делу и т.д., а в том, чтобы через «психомоторизм» учить пациентов к тому отношению к жизни, миру, о котором у Гёте сказано: «В начале было дело». «… учить их тому, что и активность определяет сознание, учить их действительности» [3, с. 103]. Синтонный, энергичный психотерапевт Консторум говорит пациентке, страдающей, что близкая подруга умерла, следующее. «Тут я бессилен помочь. … Забыть нельзя, а помириться с неизбежностью надо. … Вы тоже умрёте, и будет это совсем не страшно, а пока Bы стоите на двух ногах — падайте, но работайте» [3, с. 725].

Клинико-аналитическая терапия (Э. Кречмер) — не психоанализ. Это естественно-научный, клинический анализ душевных бессознательных переживаний с целительным поиском-осознанием их смысла. Анализ этот исходит не из мифологических, интровертированных концепций, а из реалистической, земной, полнокровной жизни, из природных сложных особенностей характера страдающего, из клиницизма [3, с. 104–105]. Подробнее обо всё этом в моей книге «Клиническая психотерапия» (2006) [3, с. 72–160].

К перечисленным выше признанным методам, ипостасям ККП решаюсь добавить здесь и свой метод, известный в России вследствие многолетнего преподавания врачам и психологам. Это — «Терапия творческим самовыражением» (ТТСБ), особенно при расстройствах личности [6, 38]. Обнаружилась недавно, в довершении к уже известному о высокой эффективности этого метода-школы прежде, «на основании обобщения многолетнего опыта практического применения данного метода» (в Удмуртии — М.Б.) «достаточно высокая эффективность в области социально-психологической реабилитации пациентов с расстройствами шизофренического спектра». 270 пациентов на протяжении последних 25 лет [30].

Метод (ТТСБ) исходит из классического психотерапевтического положения Эрнста Кречмера (1934, Германия) о том, что «не конституция сама по себе, но нахождение или ненахождение соответствующего жизненного поприща является судьбой, и здесь лежат психотерапевтические задачи». «Мы теперь обращаемся уже не к переживанию, а к личности. Основа болезненного видится нам уже в целостном складе личности, в её отношении к своему жизненному пространству». Этот подход Э. Кречмера («созидание личности по её конституциональным основным законам и активностям») [17], по-моему, выходит за пределы серьёзных психиатрических случаев в психотерапевтическую жизнь вообще, в работу амбулаторного клинического и даже школьного психолога. Это сейчас уже в известной мере и происходит. Пациента с интровертированным (аутистическим) характером, обнаруживающего свойственное его конституции чувство изначальности духа [8, 10, 31, 38], нет смысла «экстравертировать» в соответствии с «трезвой моделью жизни» клинического психолога, психотерапевта. Пациенту следует помочь нравственно приспособиться складом души к жизни, своим занятиям, отношениям с близкими. А близким — помочь его понять, уважать его характер, быть может, по-своему счастливый для общества и для мира в семье. Психастенику с тягостными тревожными сомнениями — пояснить (в том числе, в группе творческого самовыражения), что подобные переживания с творческим содержанием были «подарками» для психастенических Дарвина, Чехова, Павлова. И для всего мира. И попробовать помочь творчески преломить это своё конституционально «неизлечимое», дабы включить его в свою неповторимую творческую судьбу.

ТТСБ, в двух словах, помогает тревожно-депрессивному пациенту, особенно человеку с тягостным переживанием своей неполноценности, чувством вины перед теми, кому ещё хуже, чем мне (дефензивность). Помогает осмотреться, более или менее внятно, в мире характеров, посильно понять прежде непонятных людей, их существенные ценности и, возможно, пороки. Пусть своё дурное пациент поймёт сам, без нашего замечания, приговора. Об этом сразу с ним договариваемся. Ни в коем случае не раздавать людям в жизни характерологические «наклейки». Просто знать о характерах «про себя», дабы не путаться болезненно в поведении людей, как прежде. И главное — найти своё, родное, место в жизни, целительно изучая характеры в их творческих проявлениях. Обрести свой творческий (во имя добра) одухотворённый угол в душе и вершить в нём и в жизни своё дело со Смыслом бытия, по-своему, сообразно своей природе, сквозь трудности, даже истинные беды, от нас не зависящие. Этим Смыслом может быть «не осознанный в нас Бог» (выражение Франкла) и многое земное, но всегда сообразное своей природе. Изучая для этого разные душевные расстройства и природные характеры. Индивидуальные встречи с пациентом, группа творческого самовыражения в психотерапевтической гостиной (с чаем, растениями, слайдами), психотерапевтический театр [32] — всё это одухотворенно, серьёзно, неназойливо строит метод и служит ему. Только важно сохранять во всём этом кратко выраженный выше клинический костяк, не превращая дело в любительское искусствознание, литературоведение, религиоведение, популяризацию науки. Всюду пусть звучит обусловленность особенностями природных характеров, особенностями клиники — вместе с человечностью, стремлением к добру [14, 15, 16, 25, 29, 46, 47]. Произведения, побуждающие к агрессии, для работы с пациентами — в метод не допускаются. Если, конечно, это не благородная агрессия в духе борьбы с откровенным злом.

Порою, по обстоятельствам, можно даже не запоминать названия душевных расстройств и характеров. Улавливать лишь созвучие с художником, писателем, обходиться «характерами» животных, растений [11, 16, 33].

Подготовка к занятию в группе, сама группа в гостиной пусть будут праздником для психотерапевта и пациентов. Рассматривание духовной культуры человечества для понимания себя и других, для целительного душевного смягчения, посветления, надежд вследствие этого рассматривания — есть особый личностный потаённый психотерапевтический процесс [29].

Живая природа, всегда стремящаяся выживать, как бы подсказывает в болезненных переживаниях — кому-то из пациентов рисовать, кому-то писать художественное или размышлять научно, а кому-то помогать себе подобным («раненый целитель»), печь самобытные пироги и т.д. Клиницисты, психологи по-своему подхватывают эти подсказки. Потом уже могут вступить в дело специалисты выбранного творчества — художники и т.д.

ТТСБ в своих элементах может служить клиническому психологу, помогающему больным с глубоким упадком душевной жизни [6, с. 423–425]. Может помогать и без изучения с пациентами душевных расстройств и характеров [6, с. 292–295]. Может помогать жить здоровым людям, перелистывая время от времени психотерапевтическую книгу о характерах [10]. Замечателен многолетний просветительский опыт психолога Кристины Валерьевны Головановой в сети (ТТСБ ВКонтакте).

Клиническая классическая психотерапия (ККП), в отличие от психологически-ориентированных психотерапевтических подходов (исходящих не из практики, а из теорий, концепций), — склонна порою рассказывать пациентам о самой себе. Рассказываем пациентам о защитно-вытеснительной или защитно-деперсонализационной психотерапевтической помощи при пребывании напряжённой души в гипнотическом состоянии, о целительной работе научного разъяснения-разубеждения, о том, почему и как помогает жить понимание характеров и т.д. ККП — часть земной жизни. Психастенический психотерапевт проникновеннее поможет психастеническому пациенту, не скрывая от него своей психастеничности, а аутистический — своей аутистичности. ТТСБ в этом отношении есть лишь психотерапевтическое творческое углубление (вместе с пациентами) в изучение клиники, личности (характеров).

3.

В работе «Краткая история клинической классической психотерапии (ККП)» [17] рассказываю о развитии этого направления со времён Гиппократа. Самые глубокие тут западные психотерапевты-первооткрыватели — это Форель, Дюбуа, Жане, Макс Мюллер, Клези, Эрнст Кречмер (20 век). Но, пожалуй, ещё раньше ККП оказалась сродни душевным особенностям многих российских врачей и пациентов. См. в той же моей работе о трудах Мудрова, Зыбелина, Дядьковского, Саблера, Малиновского, Корсакова, Токарского, Бехтерева, Каннабиха, Яроцкого, К.М. Платонова, Н.В. Иванова, А.В. Крыжановского. Основоположником современной отечественной ККП стал московский психиатр, учившийся в Германии, Семён Исидорович Консторум (1890–1950) [44].

Повторю и здесь важное о Э. Кречмере (1888–1964) и Консторуме.

Консторум работал примерно в одно время с Э. Кречмером, в первой половине 20 века. В сущности, они оба, не будучи лично знакомы друг с другом, создали в своих основах ККП своего и нашего времени. Эрнст Кречмер был академически более строгий психотерапевт. Синтонный, добрый, глубокий, но в сдержанном, западном духе. «Правда, мы должны терпеливо отдавать своё время, оказывая помощь, пациентам, испытывающим внутренние страдания, нежным, подавленным и истощённым людям, но в общем следует строго придерживаться того правила, что для совета с врачом нужно употреблять время визита … Пациент должен знать, что время — деньги, что врач — работник, а не болтун…» Конечно же, всё это дельное есть классическая ККП с ответственностью за судьбу больного, но всё же с прагматическим оттенком, не в корсаковско-консторумской (российской) одухотворённой аранжировке. «Аранжировка» — любимый научно-психотерапевтический термин музыкального Консторума. Консторум тоже вёл, по необходимости, домашний индивидуальный приём, но плату за беседу сочетал с благотворительностью, исходя из доходов пациентов и их близких. Падчерица Семёна Исидоровича рассказывала мне следующее: «Деньги брал только у состоятельных больных, а бедным сам давал и к концу приёма оставался без денег». Возможно, это «аранжировочное» различие в работе Э. Кречмера и Консторума объясняется, в том числе, и разницей в особенностях российских (вообще восточнославянских) и германских (вообще западных) пациентов. У наших пациентов больше страдающей дефензивности. Может быть, и Э. Кречмер не жалел бы строго на них времени. У российских клинических классических психотерапевтов, может быть, вместо строгости нередко побольше «психастенической» (в широком смысле) истощающейся раздражительности, обычно уже вдалеке от пациента. Российская ККП всё же более чеховская. У Чехова в рассказе «Случай из практики» (1898) нуждающаяся в человечной психотерапии, измучившаяся переживаниями дефензивная пациентка говорит молодому доктору Королёву, после многих других докторов, такие слова. «В вашем голосе мне слышится участие, мне с первого взгляда на вас почему-то показалось, что с вами можно говорить обо всём». Ей «хотелось бы поговорить не с доктором, а с близким человеком, с другом, который бы понял меня, убедил бы меня, что я права или неправа».

Вместе с этим, человечным корсаковско-консторумским, — всё вспоминается известное консторумское убеждение в том, что «именно клиника должна руководить психотерапевтом, объясняя, где и что можно и следует делать». И дальше: «без твёрдой клинической базы всякая психотерапия неизбежно обречена на дилетантизм и псевдонаучность» [35, с. 21].

Клинический психолог нередко может тут возразить. «Я ведь помогаю душевно здоровым людям без клиники, диагноза и лекарств. Работаю только со здоровой душой». Как старый психиатр-психотерапевт, сам я знаю, что относительное душевное здоровье человека, навестившего психолога, психотерапевта, бывает, даже врачу, трудно отличить от нездоровья. В т.ч. опасного для жизни человека (скрытая суицидальная депрессия). Остаётся почаще консультировать пациентов с психиатром и самому, по возможности, учиться психиатрии.

4.

Как психотерапевтически клинические психологи, работающие вне ККП, помогают нездоровым людям, страдающим пациентам? Врачи-психотерапевты знают об этом от своих пациентов.

Пациенты психологов, как и пациенты врачей, страдают от одних и тех же разнообразных болезненных трудностей. Горестные события, конфликты с близкими и сослуживцами. «Внутренние» (врождённые) душевные расстройства: тревожно-депрессивные, навязчивые, истерические, ипохондрические. Расстройства смешанного происхождения.

Одни психологи советуют пациентам справляться с этими трудностями так, как и сами психологи справлялись бы с этими трудностями. Нередко такое поначалу неплохо помогает суггестивно. Особенно если пациент доверчив, без личностной сложности, а психолог внушает доверие и в беседе употребляет научные выражения из психологии, которой учился, вспоминает жизненные примеры. Помогает пациенту и возможность выговориться. Однако если расстройство серьёзное, помощь тут чаще временная. Пациент разочарованно приходит и приходит на приём. И всё же в большинстве несерьёзных случаев этот оригинальный личностный метод, сотканный психологом из системы университетских знаний, окрыляет пациентов надеждой, хотя и редко западает в России в душу на всю жизнь. Западает человечность, глубокая участливость психолога, нарушающего завет Фрейда о «нейтральности» в психотерапии. Так происходит в России. Большинство российских страдающих пациентов по складу своему не «теоретики», в отличие от своих психотерапевтов-психологов. Потому и нет душевного, духовного созвучия с моделью жизни, предлагаемой психологом. «Психологическая проработка конфликтов» обычно утяжеляет состояние российских дефензивных пациентов. К слову сказать, классики отечественной психологии не занимались практической клинической психотерапией.

Другие психологи применяют известные западные классические психологически-ориентированные методы: психодинамические, когнитивно-поведенческие, гуманистические [50]. Кстати, по моему опыту, в случаях тяжёлых упорных хронических обсессивно-компульсивных расстройств (т.н. «обсессивно-компульсивный синдром») без одновременной индивидуальной помощи психолога со специальными техниками (в союзе с ККП) существенно помочь пациентам практически невозможно.

Упомянутые выше хорошо известные психологу психологически-ориентированные методы психотерапии исходят из разных теорий, концепций, реализующихся в практической помощи пациентам в техники, в практики. В ККП методы психотерапии зарождаются, повторю, не теоретически, а в самой жизненной практике: суггестивной, гипнотической, рассудочной, творческой (творческое общение с природой, живописью художника, попытка написать по-своему, из души, рассказ). Почему это психотерапевтическое так по-разному происходит? Нередко потому, что размышляющий постоянно психолог — человек от природы чаще, повторю, интровертированного, теоретического склада души. Он чувствует-понимает, сообразно своей природе, конституции, духовное изначальным в сравнении с телесным «приёмником» (как чувствует) духа. Изначальный дух «пишет», «рисует» ему теорию, концепцию. Как это происходило в душе Фрейда, Роджерса. А клиницист, даже одухотворённый, — чаще земной материалист-практик и закономерности выводит из жизненной практики (наблюдение, живое дело). Так это происходило в душе Дарвина, Павлова, Э. Кречмера, Консторума. Выходит, природная предрасположенность к определённому мироощущению (в том числе, смешанному-мозаичному) побуждает и к своему (личностному) психотерапевтическому подходу. Там, где в своих мироощущениях психотерапевт и пациент более или менее созвучны, там скорее приходит психотерапевтический успех. И возможны, как убедился, замечательные улучшения, излечения — от психологически-ориентированных методов — и у нас, в России. В случаях такого мироощущенческого созвучия.

Кто же прав в своём мироощущении — материалист? идеалист? мозаик? Все правы, потому что все нужны Человечеству своими, в конце концов, разными делами, занятиями, открытиями. Своими, в том числе, психотерапевтическими подходами: психологическим, клинико-классическим, смешанным. Для каждого своё, лишь бы во имя добра. А какое мироощущение поистине правильно, независимо от склада природных характеров, — нам не дано знать. ККП это учитывает и подтверждает. Гиппократ не отрицал богов. Среди наших воинов сегодня немало верующих. Но это особая тема.

Большинство страдающих пациентов России, однако, — убеждён — люди не интровертированно-углублённого (аутистического), прагматического, а реалистически-земного, скромно-дефензивного, тревожного склада. Материалистического или мозаичного. Они тяготеют к ККП. И есть среди российских психологов немало клиницистов от природы, помогающих страдающему человеку жить по-своему, согласно своему складу, то есть помогающих на всю жизнь.

Немало есть психологов и врачей, не вдумывающихся в философию своей психотерапии. Им просто нравится учить людей жить так, а не иначе. Работа эта кажется им и красивой, и доходной. Если удаётся так серьёзно помогать, то и это — добро.

Лет 7 назад, когда ещё был способен работать на кафедре, в кафедральной амбулатории, лечить и преподавать, — психологи и даже врачи-психотерапевты уже всё реже работали в духе ККП. Чаще хотелось им приобрести какую-нибудь психологическую технику: «меньше забот». Мне это понятно: ККП — вся жизнь психотерапевта. Жить этим направлением может и должен лишь тот, кто иначе не может жить.

В советское время, в 50–80-х годах, ККП в России была ещё в силе. ККП разрешалась как естественно-научная, материалистическая психотерапия Бехтерева, К.И. Платонова (на основе учения Павлова), но разрешалась всё же сдержанно, без подозрительного для власти погружения в многозначные подробности душевных переживаний пациентов. Без того, что могло напоминать о Фрейде, о «ясперсианстве» [3, с. 709–725]. «Опыт практической психотерапии» Консторума по этой причине был поначалу отвергнут в рукописи. Первым изданием он вышел уже через 9 лет после смерти автора, в «хрущёвскую оттепель», в 1959 г., в моё студенчество. В 1962 г. второе издание (тоже 2 тысячи экземпляров) было так же быстро распродано. В 2010 г. удалось выпустить 3-е стереотипное издание книги уже в серии «Библиотека Медицинской Классики» с портретом автора [35]. «Медицинская психология» Э. Кречмера (с краткой ККП того времени в ней) вышла у нас в 1927 г. [39].

Пала советская власть. Радовались свободе в российской психотерапии 90-х годов. Но в этой свободе яркого психотерапевтического западного разнообразия стала гаснуть внешне скромная кречмеровски-консторумская ККП в России. Сердечная отечественная врачебная психотерапия. На Западе кречмеровская ККП ещё раньше, широко не развернувшись, утонула в психодинамической, экзистенциально-гуманистической, когнитивно-поведенческой психотерапии. Вольфганг Кречмер говорил мне в начале 90-х: «Ты в России больше делаешь для моего отца, нежели все там, у нас в Германии». Эрнст Кречмер ушёл из жизни в 76 лет в 1964 году, а Вольфганг — в 1994 году [6, с. 41–43, 442–443].

5.

Философия, религия, психиатрия, психология, гипноз, внушение, убеждение, активирование, клинический анализ, художественная литература, искусство, естественно-научные творческие занятия — всё это и ещё другое в психотерапевтическом преломлении переплетается в ККП.

Практически все психотерапевтические воздействия присутствуют в ККП [19]. Но сам строй психотерапевтической работы, повторю, подсказывается особенностями клиники, личности пациента. Пациента и его народа, национально-характерологическими чертами, обусловленными природой, историей, духовной культурой страны. Сергей Сергеевич Корсаков и Пётр Борисович Ганнушкин, гении российской психиатрической нравственности, целительной любви к душевнобольному, своей жизнью-работой создали истинный прообраз впоследствии известного в психиатрическом, психотерапевтическом мире глубокого метода. Метода отнюдь не теоретического: метода «психотерапевтического эмоционального интимного контакта» в лечении душевнобольных (Якоб Клези) [2; 4, с. 132–158; 5; 7].

Даже классическая отечественная идеалистическая философия — национально особенная. В своём томе «История русской философии» Николай Онуфриевич Лосский (1870–1965), идеалист-интуитивист, отмечает важное для нас. «Обострённое чутьё реальности, противящееся субъективированию и психологизированию содержания восприятия предметов внешнего мира, по-видимому, является характерною чертою русской философии». Русская философия склонна «сочетать правду-истину с правдою-справедливостью», обнаруживая «своё абсолютное доверие к нравственному опыту». «Главная задача философии состоит в том, чтобы дать учение о мире как целом, опираясь на все виды опыта. Религиозный опыт доставляет наиболее важные для этой цели данные, завершающие всё наше миропонимание и открывающие высший смысл мирового бытия» [40, с. 438–440].

Напомню, что Н.О. Лосский — интуитивист. Слово «интуиция» происходит от латинского «всматриваюсь». Это — постижение истины «озарением» без доказательств, «свыше». Это единственно здесь достоверное познание истины. Познание «всматриванием» своим аутистическим чувством, своим озарением — в изначальный Дух. Это, в сущности, и есть «религиозный опыт» интуитивиста, открывающий «высший смысл мирового бытия». Для Н.О. Лосского это Нравственный Смысл.

Перенесёмся в психотерапевтическую характерологию (ТТСБ). Вот аутистический детально-реалистоподобный писатель-философ Михаил Михайлович Пришвин «всматривается» до реалистоподобных тонкостей в изначально духовную (для него) Гармонию Природы. При этом чувствует-убеждён, что сам находится в этой Гармонии и всё в ней собою по-своему связывает. Поэтому он, «хозяин», по-своему поправляет Гармонию Природы охотой без чеховско-левитановской жалостливости к тому прекрасному живому, которое убивает [8, с. 238–239; 49]. Отсюда известное пришвинское о глухаре: «он был отлично убит».

Возможно, интуитивизм располагает аутистичность своим «всматриванием» к реалистоподобности. В живописи аутистическая реалистоподобность свойственна, к примеру, Нестерову, а в поэзии — Лермонтову. Свойственна и Болотову [27].

Реалистоподобный аутист, одарённый красочной памятью, мягко-подробно «вспоминает» живую природу Земли. При этом она как бы одевается для него в невидимую ткань изначальной, первоначальной духовной вечной Красоты-Гармонии. Возможно, что-то тут не так поясняю. Другой исследователь, после меня, скажет глубже, подробнее, как это происходит в клиницизме.

Чувство религиозного первоначального стремления бороться со злом за Добро, бывает, возникает у как бы неверующего солдата в минуту смертельной опасности.

Душевное, в отличие от духовного, может выразительно обнаруживаться у высокоорганизованных животных, особенно домашних. Это похожие на человеческие эмоциональные движения, особенности. Радость собаки при встрече с хозяином, уморительная «ипохондрия» собаки, повредившей лапу и показывающей её хозяевам, как бы жалующейся. См. о душевности животных у врача-священника Войно-Ясенецкого [41].

Одухотворённый размышляющий клиницист-материалист исходит не из реалистоподобного «всматривания» в изначальный Дух. Материалист-психотерапевт его не чувствует. Не чувствует духовной изначальности. Он исходит из своего практического жизненного реалистического, в обычном смысле, опыта, из природно-психологического, естественно-научного клинического постижения пациента и самого себя в мире [13]. Он чувствует первичным, поистине реальным не Дух, а изначальную Материю, Природу, «дышащую» вторичным Духом. Не изначальным, а «от природы», но уже в «снятом» (в отношении к природе) состоянии. В состоянии, возникшем из взаимодействия развивающегося особым образом природного с общественным. В этой драгоценной духовной «снятости» чувствуются-видятся «следы» природного происхождения, как бы «вспоминающие» мать-природу особенности духа (например, «вспоминающие» авторитарную природную мускулистость агрессивного пациента). Но настоящей, чувственно ощутимой, природности-материальности в духе уже, понятно, нет (Энгельс).

Так чувствует-понимает мир одухотворённый материалист. И тут может быть, рядом с клиницизмом, даже своя особая «религиозность» (искренне эмоционально верящий, верующий в добро материалист, клиницист). Одухотворённость, кстати, говорит лишь о нравственной сложности духа, но не о мироощущении [10, c. 497–525].

Глубокий психиатр-материалист, клиницист Сергей Сергеевич Корсаков (1854–1900) размышляет в своём «Курсе психиатрии» (1901). «Организация, проявлением деятельности которой является психика, есть субстрат того, что мы называем личностью. В основе личности, как мы знаем, лежит своеобразная анатомическая организация, именно — совокупность нервных клеток и связывающих их соединительных путей…» Далее. «Но если первичный толчок для приведения в действие психического механизма даёт «воля», понимаемая в широком смысле слова, то естественным является вопрос — откуда она сама, откуда её энергия? Есть ли она только видоизменение механической энергии, или это энергия совсем другого порядка? … Зная, какую важную роль в нашей душевной жизни играет творческая работа бессознательной идеации, … мы не можем с невежественной насмешкой относиться к тому, что говорят многие высокоталантливые люди, считающие себя представителями метафизики, только потому, что эта область умственных исследований носит такое дразнящее название» [36, с. 96, 98]. Вот ключ клинициста-классика к беседе с пациентом о его мироощущении.

Что же есть всё это корсаковское? Это есть убеждение психиатра с мировым именем в том, что «высоко-талантливые люди, считающие себя представителями метафизики» — такие же ценные для медицины и человечества люди, учёные, как и клиницисты естественно-научного склада души.

Эта истина, охватывающая вообще всех людей, пронизывающая собою историю Культуры, Человечества, вечна. Демокрит и Платон, Гиппократ и Пифагор, Кречмер и Ясперс. Высокая нравственность роднит их друг с другом.

Подобное происходит и на протяжении всей истории мировой психотерапии. Происходящее в Психотерапии требует размышляющего человечного уважения к мироощущенческим воззрениям пациентов и наших коллег, помогающих страдающим людям. Коллег, на нас не похожих. Они помогают пациентам иначе, нежели мы. Пусть так и будет. Лишь бы происходило это в стороне от безнравственности и в светском, и в религиозном понимании.

6.

Несколько клинико-психотерапевтических обобщённых случаев, скорее заметок, из той поры (лет 7–17 назад), когда ещё мог работать в кафедральной амбулатории. Обобщённых случаев — в том отношении, что каждый из них (как это сейчас принято в мире) собран из историй жизни, болезни нескольких подобных друг другу пациентов.

***

Пятидесятилетняя женщина, бухгалтер, с жалобами на возникающий время от времени уже много лет острый страх с комком в горле, особенно по утрам. Через час-другой острота сменяется тревожностью с дрожью и тягостными сомнениями, не умрёт ли вскоре от рака («в боку колет», похудела). По временам непонятная обидчивость. Так тревожно плохо, как сейчас, ей уже с месяц. «Поликлиника гонит в страшный для меня психоневрологический диспансер». Боится потерять работу (бухгалтер): она «одна в доме кормилица». У неё «старушка-мама» и дочь-школьница.

Беспомощная, застенчивая, в беседе всё дрожит и плачет. Настроение смолоду «плясало»: от быстро проходящей «естественной деловитости» к длительной болезненной ипохондрической тревожности, грусти с неуверенностью во всём хорошем. 10 лет назад развелась с «напряжённо-привередливым мужем»: измучились с дочкой от его придирок. Переселились тогда из «уютной квартиры-гнёздышка» в военном городке в «обшарпанную» однокомнатную мамину квартиру, не было денег даже на обои. Плакала и плакала почти постоянно, пока не нашла ещё одну «скучную работу». Считает, что её жизнь до прихода к нам «была такой, что её и не замечала». «Не понимала, не думала, зачем живу-мучаюсь. Разве только — ипотеку надо выплачивать». «Не понимала людей и расстраивалась от этого». А теперь, с возрастом, когда сказали, что у неё «климакс», «совсем стало плохо, работать трудно, ещё пуще запуталась в жизни».

Печально-синтонная, душевно тёплая, жалостливая к тем, кому ещё хуже. К религиозной вере не склонная. Благодарно светится лицо за интерес, сочувствие к ней в беседе, к её трудностям. Суицидальных мыслей, настроений никогда не было.

Пикнического сложения.

Диагноз: циклоидная психопатия (конституционально-депрессивный вариант по Ганнушкину).

По МКБ-10 ближе к «Хроническому (аффективному) расстройству настроения, «неуточнённому» — F 34.9

Лечение в кафедральной амбулатории. Индивидуальные беседы о расстройствах настроения, о характерах, о жизни. Гипнотические сеансы (с пояснением защитного онемения-отдыха души среди музыки, образов природы, побуждения к вере в самособойные лечебные силы организма). Группы творческого самовыражения в гостиной. Психотерапевтический театр. Студия целебной живописи.

Через 2 месяца нашей помощи (продолжала всё это время работать) «стала возрождаться». «Душа наполнилась занятиями по изучению рассказов писателей, картин художников, вообще жизни — через характеры, познание людей». Полагает, что всё это было необходимо её душе, но она «прошла в своей замотанной механической жизни и со скучной работой мимо всего этого, вот и запуталась в людях, в плохом и хорошем». «Теперь распутываюсь, узнавая характеры. Синтонная тревожная моя душа время от времени как бы просила изучать свои расстройства, свой характер, робко просила мечтами». Ей теперь хорошо с нашими пациентами: «они были тоже такие же нездоровые, запутавшиеся в жизни, как я, не понимали, зачем живут; поэтому они понимают меня, а муж не понимал». Когда будет она ещё больше жить творчеством, играть в нашем театре себя такую, какой хотелось, хочется быть всю жизнь, так горячо любить «хорошего, доброго, застенчивого человека», так рисовать природу, как другие в группе, в студии, — она совсем выздоровеет. Поможет жить дочке, которая на неё похожа. Вот для чего теперь она живёт и «болячек климакса» уже мало боится. «Мне интересно всё, что происходит в группе, в театре, в студии живописи. Там интересуются моей душой, а я — их душами. Всё это какая-то другая, то есть моя, живая сторона жизни. Она помогает мне жить уже без прежней депрессии и в то же время зарабатывать на жизнь. Только бы всё это не потерять! Может быть, я не по-настоящему творческий человек, не знаю, другие наши вон сколько знают об искусстве, о характерах, стихи пишут. Но я всё больше люблю своё творчество — вязать, выращивать цветы, менять интерьер в квартире. Мне уже тоже хочется в театре нашем петь эту цыганскую песню про запах зреющей малины в лесу и ещё нити тонкой паутины, колеблемые ветром. Всё думаю, какие у этих цыган характеры (пьеса «Поздняя весна»). Главное — теперь я знаю, как мне надо жить, чтобы быть здоровой. Я теперь человек. А до вас были одни успокоительные таблетки от тоскливой пустой жизни. Жила, как с заклеенными глазами. Спасибо вам всем».

***

Шестидесятилетняя женщина. До пенсии преподавала детям хоровое пение. Лечится в кафедральной амбулатории (до времени моего ухода) уже около 10лет.

С юности спонтанные болезненные субпсихотические перемены настроения по несколько недель, месяцев. То жила «полнокровной весёлостью» с «бурлящими влечениями» («роман за романом»), то тягостная, выбивающая из работы ипохондрическая тоска. Романы на подъёме возникали один за другим, и знакомые называли её «ненадёжной», «авантюристкой». Она же не могла жить иначе, всё это «бурление» было, видимо, как сама говорит, «естественным, непосредственным». Терпела «укоры, наставления» старшей сестры, оправдывалась тем, что «просто вдруг остро хочется по-женски заботиться о каком-то, в чём-то беспомощном, мужчине, которому нужна как нянька». Довольна была, что нужна ему в его делах и «хотелось быть ещё нежно-нужной по-женски». Так, годы жила гражданским браком с добродушным пьянствующим инженером в её однокомнатной квартире, помогая ему не только быть сытым, но и выхаживая его из запоев. Впрочем, нередко на подъёме изменяла ему. По временам месяцами было «ровное настроение» без «бурления» и ипохондрий («раковых»), тоски. Заботилась по-родному о сестре, её детях, живших в другом городе. Считает, что уже в молодости пошла бы к психотерапевту лечиться от «приступов тревожной ипохондрии и грусти», «пляски настроения», если б знала, что есть такие врачи. «Романы, конечно, веселее, чем несколькомесячные периоды тоски, тревожного страха рака». Влюблена в природу, во всё русское, народное, «экологически чистое».

Когда пришла к нам уже в пожилом возрасте, субпсихотические перепады настроения (уже почти без романов) всё равно мучили её, особенно наступившая «тревожная безысходность с мыслями о том, что плохо жила». В душе «сумятица», виноватые воспоминания о «нехорошей жизни с любовниками», об «авантюризме», о том, как запутывалась в отношениях со многими людьми (не только в романах, но и в работе), как обижали её, смеялись над ней. Но более всего в этом возрасте страдала от несколькомесячных приступов «раковой» ипохондрии каждые год-два. Суицидальных мыслей, настроений никогда не было.

Пикнического сложения.

Диагноз: циклотимия. По МКБ-10 — F 34.0

Лечение в кафедральной амбулатории. Индивидуальные беседы о болезненных расстройствах, характерах, о творчестве. Гипнотические сеансы с музыкой, с образами живой природы и т.д. Группа творческого самовыражения, её выступления о русской старине в группе. Психотерапевтический театр. Студия целебной живописи. Антидепрессанты, транквилизаторы по обстоятельствам.

Через год лечения сообщила, что стала всё увереннее понимать (даже в состоянии «раковой» ипохондрии), что нет оснований думать о серьёзных соматических болезнях у неё. Стала лучше разбираться в людях, «опираясь на характеры». «Стала спокойнее, милосерднее думать о себе в прошлом. Не такая уж плохая, ведь заботливая, искренняя». «Творчество через характеры увлекает, особенно народное творчество, народный характер». Пишет рассказы, вспоминая прежнюю жизнь, рисует в студии целебной живописи в духе народных сказок, русской истории. «Не могу уже жить без этой психотерапии». При всём том, что аналитическим размышлением не отличается, простая добрая естественная женщина. Тревожится, что откажут ей в продолжительном лечении у нас («я тогда скисну, уйду снова в свою засасывающую раковую тревогу»).

Пациентка считает, что наши занятия познанием себя в творчестве приносят не только радость, но и чувство защищённости, поскольку «направляют в жизни по правильному пути». «Нас научили здесь, что есть настоящие ценности и как с кем себя вести, как искать в людях искреннее, доброе и направлять человека к свету».

***

Пятидесятилетняя женщина, инженер. В детстве «разбойница». К 30 годам без понятных причин сделалась раздражительной, стали часто возникать состояния беспредметной тревоги, «трепыхания в животе», «волнения в позвоночнике», «клокотания внутри организма», сердцебиения, «двоение» в глазах», «захватывало дух под ложечкой (как в детстве, когда сильно раскачиваешься на качелях)», бессонницы, онемение пальцев или всей руки. Возникало тягостное чувство одиночества («нет рядом человека, который понял бы меня, когда пожалуюсь на всё это»). Всё это усугублялось, особенно если врачи не пытались объяснить ей, что же это с ней происходит и чем кончится всё, «кормили лишь успокаивающими таблетками». В психоневрологический диспансер обратиться боялась («вдруг с ума схожу?»). Так могло с частыми хождениями по врачам продолжаться долгие месяцы, потом немного (неделю-другую) полегче и «снова те же страдания». Неврологи подозревали «рассеянный склероз», но со временем диагноз отвергли. Особенно мучило, усугубляло страдания переживание одиночества и не радующая сложная техническая работа, которую неплохо выполняла. Лечение у платного психиатра лекарствами не помогло, как и гомеопатия, рефлексотерапия. Ненадолго отвлекалась «от себя больной» в общении с немногими своим подругами. Одним, потом другим другом. Помогало фотографирование природы. Боль одиночества перемежалась с состояниями постоянной усталости, от которой хотелось выспаться, проснувшись с ясной головой, но не получалось. Возникали состояния рассеянности, безразличия, пустоты-безысходности или муки тревожных ипохондрических сомнений. «Какая-то особенно мучила нездоровая усталость, с которой и хочется спать и не хочется. Если нет рядом понимающего тебя, сочувствующего тебе человечка, то нет и никакого облегчения. Жизнь без удовольствия от жизни, жизнь-страдание». Состояние пустоты порою переходило в некоторый краткий подъём. Свою сложную инженерную работу всё же, повторю, успешно выполняла. Тянулась к одиночеству, но «иногда остро не хватало рядом человечка, с которым было бы хорошо». Часто, сквозь тяготение к одиночеству, — тревожное беспокойство о своём беспомощном будущем.

«Мучения» продолжались с усилениями и послаблениями до прихода в нашу амбулаторию в 40 лет. Пришла для беседы со специалистом, который «чётко разубедит меня в том, что всё это не душевная болезнь». «Тягостна эта беспомощность перед перепадами настроения, проваливаниями в панику или пустоту». «Подозрения, не происходит ли что-то смертельно-серьёзное в печени, желудке». Суицидальных мыслей, настроений никогда не было.

Напряжённо-печальная, но личностно живая, тонко, разумно понимающая свои трудности, с надеждой, что вдруг в кафедральной амбулатории помогут. В характере обнаруживаются астенические, синтонные, истерические особенности.

Диагноз: дистимия. F 34.1 (МКБ-10).

Лечение в кафедральной амбулатории в общих чертах — как и в двух предыдущих случаях, но почти без лекарств (неприязнь к ним).

Через полгода лечения пациентке стало «впервые существенно лучше». Объясняла это посещением нашей амбулатории. «Я будто собирала в беседах с врачом, в группе, в театре свои мысли о творчестве в единое целое и с этим единым стало легко, сделалось понятным многое. В душе пробуждалась необыкновенная нежность, доброта. Особенно помогает театр, поскольку в нём играем нашу живую жизнь. В этом театральном пристанище становится отчётливо ясно, что существуют такие же люди, как ты сама, с подобными ощущениями, переживаниями, характерами. Со временем глубоко вживаешься в роль, в себя, а это такая радость». Стала вытаскивать себя из депрессивного расстройства повторением вне амбулатории своей роли. «Бывает, даже наслаждаюсь страданием в игре, и это смягчает моё больное страдание». Например: «Мужем моим мог бы быть не только умный, тонкий, преданный мне человек, но ещё и непременно чтоб он был врождённый психотерапевт, который грел бы меня своим здоровым сильным теплом и терпел бы все мои ежедневные депрессивные капризы» (Светлана, «Поздняя весна»). «А такого человека мне самой нигде не найти. Но мечтать о том, что мой, женатый давно, одноклассник мог бы таким быть, могу, это разрешается». Существенное улучшение приносили гипнотические сеансы в нашем духе [3, 6]. На сеансе пациентка слышит голос психотерапевта и одновременно размышляет. «Вы говорили, как обычно: «Мягко, легко, светло на душе, и в душе всё самое главное, дорогое, сокровенное — любимые дела, самые близкие люди, любимые места природы и никакой суеты». И вдруг на эти слова глаза мои наполнились слезами. По щекам катились слёзы, как капли дождя, и это продолжалось до позднего вечера. По дороге домой в темноте так расплакалась, что ко мне пришло величайшее чувство облегчения. Захотелось, как и до болезни, живо, взахлёб жить, любить, быть любимой».

Ещё через 4 года наступило стойкое улучшение состояния со светом, смыслом, любовью, тягой к общению с природой в душе. «Пробуждение весенней природы наблюдаю теперь каждый день, потому что один день весны не похож на другой. Особенно после дождя. Природа будто смывает с себя что-то старое, пыльное, ненужное и готовится к особенному, торжественному. И вот торжественное наступило: природа оделась. Густая сочная зелень, разноцветье трав, цветов. Фотографирую. Утреннее и вечернее пение птиц, яркое солнце. Тёплые светлые вечера. И всё это теперь чувствую как никогда. И особенно — после наших театральных вечеров и групп творческого самовыражения в гостиной с самоваром. Всё это так хорошо учит нас жить в согласии с природой и друг с другом. Виктор говорит в нашей пьесе такое. «Если ночью будет дождь, наутро, в пасмурности, жёлтые солнышки одуванчиков не раскроются, и рядом с ними, среди мокрых лопухов, ежи, мятликов, гусиной лапчатки, возможно, будет сидеть ворона. Как бы я хотел сделать такой снимок…» А я ему в пьесе говорю: «И меня посади рядом с этой вороной» («Поздняя весна»). Я и раньше, до болезни, дружила с природой, но без таких живых, нежных ощущений. Любила в юности походы, путешествия, а потом потеряла Природу. Сейчас мне её возвращаете — и как чудесно. Временами я ещё как будто бы снова теряю Природу, не чувствую ярко красоты леса, но это ненадолго и не так тяжело, как прежде. Потому что знаю: сейчас вспомню наш театр и всё вернётся. Раньше заставляла себя включаться в красоту умом, а душой не умела. А теперь как-то само собою, новой моей жизнью, получается включаться чувством. Только не прогоняйте меня из нашего оазиса. Ведь куда не придёшь — всюду тебе не так. Подкалывают, наставляют, обижают непониманием. А здесь я узнала, какая я, в чём поэтическая сила моей слабости. Я здесь среди своих. У нас свой мир. Он гораздо глубже, интереснее, человечнее, чем в других местах. Здесь не думаешь особенно, что и как сказать, здесь нет и не будет грубостей». «И как мы сидим все вместе в конце «Поздней весны» и я говорю такое. Здоровым, предприимчивым людям мы не нужны, да и нам с ними скучно… Надо бы нам крепче держаться друг за друга среди нашей чудесной природы». Пьеса опубликована в книге о нашем театре [4].

***

Пациенты с дистимией, сколько помню, чувствовали себя почти здоровыми, пока продолжалась наша амбулатория. Одновременно они успешно работали. Подтверждалась точность классического названия болезни: «эндореактивная дистимия Вейтбрехта» [18].

Т.о., суть ТТСБ (в ККП), хотя бы в самых началах, — человечность, побуждение к творчеству через человековедение (характеры), творческое общение с природой и культурой родной страны. Всё это местами окрашивает и другие методы современной отечественной ККП [6, с. 417–418].

7.

Наша кафедрально-диспансерная психотерапевтическая амбулатория, о которой пишу (при кафедре психотерапии и клинической психологии Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования (РМАНПО), Москва), просуществовала в своём рабочем, лечебно-праздничном состоянии (с групповыми гипнотическими сеансами, группой творческого самовыражения в гостиной, театром, студией живописи) около тридцати лет. По многим причинам несколько лет назад амбулатория почти разрушилась. А происходила в этой амбулатории чудесная работа диспансерных лечащих врачей (для индивидуальных встреч с пациентами). Это — Любовь Александровна Тарасенко [51, 52], Ольга Андреевна Островская, Татьяна Эдуардовна Капустина. Консультант, тонкий клиницист, ведущая свою группу пациентов в трудных условиях и сегодня, бывший мой диссертант, доцент Людмила Васильевна Махновская [38, 45]. Доцент Инга Юрьевна Калмыкова (создавшая свой новый театр) [34, 38], бывший мой диссертант, тоже преподающая ККП (и ТТСБ в ней).

Одухотворённая работа художника-педагога и художника театра Римы Гаврииловны Кошкаровой (студия лечебной живописи) [37]. Диспансерный врач-психотерапевт Алла Алексеевна Бурно многие годы вела отдельно группы терапии творческим самовыражением для пожилых и молодых пациентов, проводила групповые гипнотические сеансы с образами природы. До сих пор некоторые пациенты из групп переписываются с Аллой Алексеевной [48, с. 342–347]. Незабываемая, ушедшая из жизни, сестра милосердия в психотерапии, Елизавета Юльевна Будницкая проводила свои задушевные сеансы (музыкотерапия + общение с природой) [28].

Пациентам мы помогали, конечно же, бескорыстно. ТТСБ была создана в 80-е годы прошлого века — не для платных услуг. Многие коллеги у нас на кафедре поучились работать в амбулатории, за которую отвечал на кафедре.

В начале 90-х годов прошлого века недолго, но вдохновенно делали своё театрально-психотерапевтическое дело врач-психотерапевт, художник Любовь Юлиановна Благовещенская (1959–2013) и клинический психолог Елена Александровна Добролюбова [4, с. 247–248]. Истоки нашего Театра. И глубокие работы Е.А. Добролюбовой о полифоническом характере [4, с. 188–214].

Доцент Светлана Владимировна Некрасова, канд. мед. наук (бывший мой диссертант), в сущности, ещё в 1998 году клинически (не психоаналитически) выразительно описала в своей диссертации нынешнее «пограничное расстройство личности» и особенности успешной краткосрочной психотерапевтической помощи (ТТСБ) при этом расстройстве. Расстройстве, так ярко развернувшемся в наше время в психотерапевтическом мире. По С.В. Некрасовой — это 2-я диссертационная группа её дефензивно-шизотипических пациентов [38; 48, с. 284–308].

В наши дни в других московских психиатрических учреждениях по-своему применяют ТТСБ психиатр-психотерапевт Алла Владимировна Александрович [1], воспитатель, педагог-художник в детском психиатрическом отделении Юлия Валерьевна Позднякова [47], психиатры-психотерапевты профессор Юрий Степанович Шевченко и преподаватель этой же кафедры (РМАНПО) Ольга Борисовна Левковская в подростковой психиатрии. В Госпитале для ветеранов войн — клинический психолог, канд. наук Елена Викторовна Соколинская. В Российском университете дружбы народов применяют, преподают ТТСБ мои бывшие диссертанты — доценты Надежда Леонидовна Зуйкова и Анна Станиславовна Иговская [6, с. 473; 38; 48, с. 159–175], психолог Татьяна Алексеевна Гоголева. В другом московском учебном заведении преподаёт ТТСБ доцент, канд. психол. наук Наталья Николаевна Бербер [25]. Помощь психиатра-психотерапевта Ксении Марковны Мижеровой психиатрическим пациентам в платном учреждении [6, с. 408]. Бывший мой диссертант доцент Татьяна Витальевна Орлова помогает (ТТСБ) больным в паллиативном отделении [6, с. 478]. Психиатр-психотерапевт Андрей Леонидович Дмитриев помогает пожилым пациентам (ТТСБ) в «Клинике памяти» (нейрокогнитивная реабилитация) (Москва). В практику ТТСБ и её историю погружается московский психиатр-психотерапевт Кирилл Евгеньевич Горелов [6, с. 403–405, 471].

Работа в нашем духе продолжается в Воронеже (доцент, канд. психол. наук Александр Анатольевич Филозоп [6, c. 482]); в Приволжье (бывший мой диссертант Татьяна Евгеньевна Гоголевич [6, c. 471; 31, 38], психолог и врач Ирина Петровна Маркова [43], профессор Валерий Витальевич Васильев, психиатр, психотерапевт [6, c. 470; 30]); на Урале (канд. мед. наук Мария Андреевна Богданович [6, с. 469]); в Сибири (психологи: доцент Наталья Викторовна Грушко [6, с. 471; 33], группа новокузнецких психологов под руководством Натальи Анатольевны Холопенко [6, с. 332–334; 48]. Из творчества новокузнечан: см. книгу-пособие Ларисы Александровны Мальцевой [42]. Доцент, психолог Надежда Максимовна Бессонова преподаёт элементы ТТСБ новокузнецким студентам). Продолжается работа и в других местах России. Простите, не всех коллег могу благодарно назвать здесь.

Элементы, начала Клинической классической психотерапии (с ТТСБ в ней), по-моему, могли бы в наше трудное время применять в своей работе клинические психологи в поликлиниках в России. Не забывая, конечно, о помогающих психологу консультациях некоторых пациентов с психиатром. Врачей-психотерапевтов в поликлиниках у нас, к сожалению, уже давно нет. Вернуть их в поликлиники, как понимаю, сейчас уже невозможно [9, 12].

Робкая надежда на психотерапевтическую помощь клинических психологов — с врачебной душой, активно тяготеющих к ККП.

Выход для отечественной психотерапии из создавшегося тупика видится в посильном врачебном преобразовании «теоретической», «технической» психотерапии психологов. Работающие коллеги не пишут мне хорошего о сегодняшней психотерапевтической помощи психологов «служивым» и их страдающим близким. Нет жизненного взаимопонимания. Мы не прагматичный Запад.

В элементах, началах ККП живут искры человечности, творческого общения с родной природой и культурой, искры клиницизма («жить по себе», свой путь в жизни — сообразно характеру, хроническому душевному расстройству).

В сущности, случаи, которые выше привёл, в большой мере, поликлинические. Эти пациенты травмирующему их психоневрологическому диспансеру не подлежат, как и многие другие пациенты, лечившиеся в нашей амбулатории [6, 18, 20–24]. По-настоящему помогать им должны, конечно же, поликлинические врачи-психотерапевты. Это же государственная поликлиника. Как, например, разубеждать пациента с ипохондрическими заблуждениями (после соматолога)? Неврачебных (психологических) бесед тут недостаточно. Врачебная помощь может давать и осложнения. Например, гипнотические. Надо знать, как помогать при этом [3, с. 95–100]. Могут быть и психоаналитические сексуальные травмы при погружении в интимный мир пациентов. Но что же делать? Поликлинических врачей-психотерапевтов нет, а психологи уже так основательно вошли в нашу психотерапию, как никогда не было в России. Придётся им изучать медицину.

Отечественная ККП — «святое дело» и в том отношении, что помощь её слабеет, если она — «платная услуга». Тень «наёмного друга» (Евгений Евтушенко [6, с. 412]) часто преследует российского дефензивного человека, даже страдающего. Тем более небогатого. Работа наша такова, что глубже помогает, когда западает в человека как бескорыстная помощь душой душе.

Большинство дефензивных (неуверенных в себе, тревожно-депрессивных) пациентов России, повторю, тяготеет не к психотерапевтической концепции, не к техникам, а к помощи трезвой, но как бы не научной, проникнутой нецифровой сердечностью. К научному искусству (ККП). Психотерапевтическое, по-земному человечное движение души с жизненным познанием себя и других, да ещё вместе с родной культурой, природой — трудно помещается в концепциях и техниках. Это то, что можно бы назвать полнокровием, народностью самобытной российской психотерапии.

Да, существуют некоторая наша лень, «авось», простодушное неряшество вместе с земной тревожностью, порою готовностью забыться в выпивке. Я говорю сейчас о наших робких (до поры до времени) людях, предрасположенных к тревожно-депрессивным расстройствам. Но как же много у них смекалки, умелости, сочувствия к попавшему в беду даже страдающему виноватому [6, с. 125–129], глубокой потаённой застенчивой размышляющей доброты-человечности. Эта же самая участливость-человечность вытаскивает и самих российских дефензивных пациентов из тягостной тоскливости, тревоги, чувства бессмысленности бытия, когда всё это приходит. Приходит сейчас тут и там. В наши дни.

Исходя из естественно-научного клинико-психотерапевтического мироощущения (в ККП) и психологического строя типичных западных современных подходов (психодинамических, экзистенциально-гуманистических, когнитивно-поведенческих), отвечающих природным национально-психологическим особенностям многих западных тревожно-депрессивных пациентов и западных психотерапевтов [53], — как будто бы можно и западную психологическую психотерапию считать ККП. Там психотерапевты и пациенты тоже тяготеют к своему отечественному, национально-историческому, к своей культуре. Однако западная психотерапия в целом обусловлена, прежде всего, не полнокровной личностной клиникой (дифференциальная диагностика душевных расстройств, характеры), а обусловлена устройством самих психотерапевтических воздействий. Воздействий, в сущности, чисто психологических, технических (например, из концепций). Это не естественная, усиленная, поправленная психотерапевтом помощь стихийно пытающейся лечить себя душевно-телесной природе, не работа, исходя из живых клинических личностных картин. Здесь пациент, благодаря психотерапевту, не становится, в той или иной мере, психотерапевтом для себя самого, опираясь на посильно изученные особенности своей личностной душевной природы, помогая ей приспосабливаться к внешней и внутренней вредоносности. К другим по характерам людям, к картинам своих тревожных переживаний и т.д. Однако психологически-ориентированная психотерапия, в самом деле, может быть глубокой психотерапевтической клинико-классической помощью, когда, к примеру, психоанализ отвечает клинике и поэтому клинически показан. Сеансы с Фрейдом не раз поднимали на ноги тяжёлых «безнадёжных» пациентов, когда пациенты осознавали благодаря Фрейду истинную травмирующую их правду своей больной души — и излечивались. В таких случаях, по-моему, происходили психоаналитические, но отвечающие клинической картине сеансы. Т.е. сеансы, проникнутые клиницизмом. Открытием действительно осознанной правды причины душевного, личностного страдания в сеансе. В таких случаях многие пациенты клинически были более или менее похожи на автора Психоанализа. Об этой автобиографичности своего открытия писал и сам Фрейд [17].

ККП понимает всё это и уже давно направляет сравнительно немногих отечественных истинных «пациентов Фрейда и Роджерса» к психологически-ориентированным психотерапевтам.

Подытожу.

Людям дефензивного склада (их немало в России), склонным, особенно в трудные времена, к стойким тревожно-депрессивным расстройствам, свойственно в этих расстройствах страдать, болезненно теряясь в жизни. Теряясь от тревожного недопонимания поступков, переживаний людей, бессмысленности своего существования, от ипохондрий, тоскливости и ещё многого тягостного. ККП улавливает в этих расстройствах заложенные в них, порою еле заметные, стихийные бессознательные попытки самолечения организма. Эти попытки есть — стремление постигать характеры, делать что-то творческое, тоже проясняющее неясность жизни, поступков людей, стремление быть вместе с подобными тебе, понимающими тебя людьми, охваченными похожими, созвучными переживаниями. Стремление общаться с нашей природой, духовной культурой. Осторожно лечебно усиливая, поправляя эти стихийные поползновения, возможно серьёзно поспособствовать психотерапией природе. Возможно воспитать целительную светлую убеждённость пациента в том, что вот делаю и буду делать своё дело (рабочее, домашнее хозяйственное), дело, которое мне от природы по душе. Чувствую родственную связь с дефензивными русскими народными сказками, российскими сказками вообще. Сказками, из которых вышла великая самобытная нравственная российская литература, живопись [6, с. 416]. Это моё вдохновенное (в способности чувствовать неповторимо по-своему) дело будет со мною всю жизнь. С ним не страшно умереть.

Отечественная ККП работающих в поликлиниках клинических психологов (хотя бы в элементах) может существенно помочь большинству наших пациентов и стране.

Литература

1. Александрович А.В. «Танго» — занятие терапии творческим самовыражением по М.Е Бурно // Психологическая газета, 16 июня 2024 г.
2. Банщиков В.М. С.С. Корсаков (1854–1900) Жизнь и творчество. М.: Всесоюзное научное медицинское общество невропатологов и психиатров, 1967. 340 с.
3. Бурно М.Е. Клиническая психотерапия. Изд. 2-е, доп., перераб. М.: Академический Проект, Деловая книга, 2006. 800 с.
4. Бурно М.Е. Клинический театр-сообщество в психиатрии (руководство для психотерапевтов, психиатров, клинических психологов и социальных работников). М.: Академический Проект; Альма Матер, 2009. 719 с., ил.
5. Бурно М.Е. О Якобе Клези (1885–1980) // Независимый психиатрический журнал. 2011. №4. С. 28–29.
6. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). 4-е изд., испр. и доп. М.: Академический Проект; Альма Матер, 2012. 487 с., ил.
7. Бурно М.Е. Сергей Сергеевич Корсаков — психиатр-психотерапевт // Медицинская психология в России: электрон. научн. журн. 2016. №6(41).
8. Бурно М.Е. Терапия творчеством и алкоголизм. О предупреждении и лечении алкоголизма творческими занятиями, исходя из особенностей характера (Практическое руководство). М.: Институт консультирования и системных решений; Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2016. 632 с., ил.
9. Бурно М.Е. К полувековой истории кафедры психотерапии и сексологии Российской медицинской академии последипломного образования (Москва). Первые 30 лет работы кафедры // Психическое здоровье. 2017. №5. С. 85–95.
10. Бурно М.Е. О характерах людей (Психотерапевтическая книга). Изд. 7-е, испр. и доп. М.: Институт консультирования и системных решений; Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2019. 592 с., ил.
11. Бурно М.Е. Первый шаг в Терапию творческим самовыражением // Психологическая газета, 20 апреля 2021 г.
12. Бурно М.Е. О неясном психотерапевтическом завтра // Психологическая газета, 29 июня 2021 г.
13. Бурно М.Е. О «чувстве шизофрении»» (Феноменологическое чувство-переживание и клинический психиатрический опыт) // Психологическая газета, 18 декабря 2021 г.
14. Бурно М.Е. О психотерапевтической причастности к родному (к помощи российским психастеническим пациентам) // Психологическая газета, 5 февраля 2022 г.
15. Бурно М.Е. Коротко о терапии творческим самовыражением (ТТСБ) // Психологическая газета, 14 апреля 2022 г.
16. Бурно М.Е. О клинико-классической или клинико-психологической научности терапии творческим самовыражением (ТТСБ) // Независимый психиатрический журнал. 2022. Вып. II. С. 59–61.
17. Бурно М.Е. Краткая история Клинической классической психотерапии (ККП) // Профессиональная психотерапевтическая газета. 2022. Вып. 9.
18. Бурно М.Е. К психотерапии депрессивных расстройств. Часть 1 // Психологическая газета, 7 июля 2023 г.
19. Бурно М.Е. Из записей к лекциям и семинарам на тему: «Об основных психотерапевтических (душевных, психических) воздействиях (психотерапевтических «механизмах»), исходя из клиницизма. К панораме мировой психотерапии. Азбука клинического дела» // Профессиональная психотерапевтическая газета. 2023. Вып. 2.
20. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России // Психологическая газета, 14 марта 2024 г.
21. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 2 // Психологическая газета, 28 марта 2024 г.
22. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 3 // Психологическая газета, 11 апреля 2024 г.
23. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 4 // Психологическая газета, 24 апреля 2024 г.
24. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 5 // Психологическая газета, 8 мая 2024 г.
25. Бурно М.Е. Реабилитация ветеранов и терапия творческим самовыражением (ТТСБ) // Психологическая газета, 2 сентября 2024 г.
26. Бурно М.Е. Психолог и клиницист в практической психотерапии // Психологическая газета, 22 ноября 2024 г.
27. Бурно М.Е. О характере и религиозности Андрея Тимофеевича Болотова (1738–1833) // Психологическая газета, 20 января 2025 г.
28. Бурно М.Е. О сестре милосердия в психотерапии (памяти Елизаветы Юльевны Будницкой (1939–2024)) // Психологическая газета, 12 февраля 2025 г.
29. Бурно М.Е., Калмыкова И.Ю. Практикум по Терапии творческим самовыражением (М.Е. Бурно). М.: Институт консультирования и системных решений; Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2018. 200 с.
30. Васильев В.В., Каменщиков Г.Ю., А.Ю. Молчанова А.В., Дерягин М.А. Опыт социально-психологической реабилитации пациентов, страдающих расстройствами шизофренического спектра с использованием метода терапии творческим самовыражением М.Е. Бурно // Вестник неврологии, психиатрии и нейрохирургии. 2024. №9. С. 1097–1107.
31. Гоголевич Т.Е. Психотерапевтическая помощь людям сложного характера. Краткосрочная терапия творческим самовыражением пациентов с шизоидной и психастенической психопатиями. Lambert Academic Publishing. Deutschland, 2015. 465 c.
32. Горелов К.Е. Театр-сообщество как инструмент психотерапии творчеством // Психологическая газета, 29 декабря 2024 г.
33. Грушко Н.В. Психокоррекционные возможности внелечебного варианта Терапии творческим самовыражением М.Е. Бурно в условиях инклюзивного образования // Психотерапия. 2018. №6(186). С. 32–37.
34. Калмыкова И.Ю. Что для меня Театр? (субъективная оценка терапевтической эффективности реалистического психотерапевтического театра на качество жизни пациентов) // Психотерапия. 2015. №10(154). С. 93–94.
35. Консторум С.И. Опыт практической психотерапии. Изд-е 3-е, стер. М.: Медицинская книга, 2010. 172 с.
36. Корсаков С.С. Курс психиатрии. Изд. второе (посмертное), переработанное автором. М.: Издание Общества для пособия нуждающимся студентам Императорского Московского Университета, 1901. 1114 с. Приложения.
37. Кошкарова Р.Г. Из студии целебной живописи и фотографии // Профессиональная психотерапевтическая газета. 2007. №7(58), июль. С. 6.
38. Краткосрочная Терапия творческим самовыражением (метод М.Е. Бурно) в психиатрии. Коллективная монография / Под ред. М.Е. Бурно и И.Ю. Калмыковой. М.: Институт консультирования и системных решений; Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2015. 240 с.
39. Кречмер Э. Медицинская психология. Пер. с 3-го нем. изд-я. М.: Жизнь и Знание, 1927. 352 с.
40. Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Симферопольский и Крымский. Дух, душа и тело. М.: Терирем, 2016. 160 с.
41. Лосский Н.О. История русской философии. М.: Издательская группа «Прогресс», 1994. 460 с.
42. Мальцева Л.А. Из опыта работы психолога методом «Терапия творческим самовыражением» (Терапия творческим самовыражением в семейном, индивидуальном консультировании. Программа групповой работы ТТСБ). Mauritius: Drugoe Reshenie, 2018. 134 c. (на русском яз.).
43. Маркова И.П. Терапия творческим самовыражением М.Е. Бурно для становления Я современного молодого человека // Исцеляющее Искусство. 2022. Т. 25. №1. С. 60–74.
44. Махновская Л.В. Семен Исидорович Консторум — основоположник отечественной классической клинической психотерапии. Часть 1 // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2019. T. 11. №5(58).
45. Махновская Л.В. Личность как творческий рабочий инструмент психотерапевта // Независимый психиатрический журнал. 2023. № 1.
46. Мижерова К.М. Опыт врачебного постижения ТТСБ в группах творческого самовыражения за много лет // Независимый психиатрический журнал. 2023. Вып. I. С. 41–42.
47. Позднякова Ю.В. Художник Анри Руссо. Материалы для лечебного занятия по методу ТТСБ // Психологическая газета, 6 сентября 2023 г.
48. Практическое руководство по Терапии творческим самовыражением / Под ред. М.Е. Бурно, Е.А. Добролюбовой. М.: Академический Проект, ОППЛ, 2003. 880 с., ил.
49. Пришвин М.М. Собр. соч. Т. 3. Природа и охота. М.: Госиздат художественной литературы, 1956. 768 с.
50. Психотерапевтическая энциклопедия / Под ред. Б.Д. Карвасарского. 3-е изд., перераб. и доп. СПб: Питер, 2006. 944 с.
51. Тарасенко Л.А. Об индивидуальной Терапии творческим самовыражением (ТТС) // Психотерапия. 2006. №5(41). С. 30–32.
52. Тарасенко Л.А. Психотерапевтические приёмы в индивидуальных встречах с пациентами в Терапии творческим самовыражение (ТТС) // Психотерапия. 2009. №5(77). С. 22–28.
53. Цапкин В.Н. Единство и многообразие психотерапевтического опыта // Психологическая газета, 17 декабря 2024 г.
54. Шевченко Ю.С., Левковская О.Б. Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно) в психотерапии подростков // Журнал неврологии и психиатрии им. C.C. Корсакова. 2016. Т. 116. №4-2. С. 57–61.