К практической психотерапии тревожно-депрессивных пациентов (в т.ч. ветеранов, страдающих хроническим ПТСР). Часть 2

«Психологическая газета» продолжает публиковать материалы-пособие проф. Марка Евгеньевича Бурно, предназначенное для врачей и клинических (медицинских) психологов для работы в Терапии творческим самовыражением М. Бурно (ТТСБ) с тревожно-депрессивными пациентами. В первой статье цикла было представлено предисловие к пособию и первое занятие, а также список литературы.

Второе занятие. Краткое повторение существа ТТСБ. Классическое учение о характерах

После дискуссии — пример размышления ведущего группу.

Кратко о существе ТТСБ.

Если выразить существо (оригинальную особенность) метода совсем коротко, то это психотерапевтическое воспитание в человеке постоянного, часто поначалу малоосознанного поиска в общении с людьми, культурой, природой своего предназначения, своего содержательного целительного творческого вдохновения (хотя бы его крупиц), исходя из природных особенностей своей души, — для добра людям.

Прежде всего классическим клиницизмом отличается ТТСБ от терапии искусствами (в том числе, арт-терапии). ТТСБ отправляется не от психологических концепций для постижения с пациентом происков Бессознательного, а от особенностей саморазвивающейся Природы, составляющей основу клиники (клинической картины), характеров (характерологической, личностной почвы) — для дифференцированного лечения. Дабы психотерапевтически-человечески помочь стихийной природе защищаться от вредоносных воздействий, приспосабливаться к трудностям жизни ещё тоньше, совершеннее. Эта способность-готовность к защите, приспособлению заложена по-своему и в каждом характере [7, с. 556–557].

ТТСБ, так или иначе, высвечивающая тему общения с природой, может служить и тяжёлым, психотическим (но без острой психотики) пациентам, и невротическим, неврозоподобным.

Психиатр-психотерапевт профессор Валерий Витальевич Васильев (Ижевск) (2000), с давних пор проникновенно, подробно помогающий приёмами ТТСБ особенно эндогенно-процессуальным больным с депрессивными суицидальными переживаниями, рассказывал о своей пациентке Е., 27 лет, следующее.

Это было «стойко-депрессивное состояние с упорными суицидальными мыслями» («тяжёлый психологический кризис» на эндогенно-процессуальной неврозоподобной почве — потеряла работу и «брошена любимым человеком»). Депрессия оказалась «резистентной к фармакотерапии и многократным сеансам ЭСТ». «На протяжение 1,5 лет больная 6 раз госпитализировалась в психиатрический стационар, но столь интенсивное лечение не принесло ей облегчения. Факт определения второй группы инвалидности в ещё большей степени усугубил чувство собственной неполноценности, которое и без того имело место у Е., в 16-летнем возрасте случайно увидевшей в своей медицинской карте диагноз «шизофрения». Однако после прохождения курса групповой ТТС (ТТСБ — современное уточнение — М.Б.) состояние заметно улучшилось: суицидальные мысли стойко купировались, настроение повысилось, появились проявления социальной активности. Пациентка самостоятельно стала посещать художественную студию, лекции по философии, устроилась работать корреспондентом в газету, учится на подготовительных курсах для поступления в вуз. В стационаре больше не лечилась». Е. «поверила в себя, перестала считать себя человеком «второго сорта», … даже увидела в своём заболевании особый смысл». «… участвует в проведении групповой терапии ТТС в качестве котерапевта».

Творческий рассказ Е., написанный в её новой жизни, думается мне, проникнут целительным переживанием осенней природы. «…вся природа потихоньку засыпает: обнажаются деревья, кустарники, блёкнут, тускнеют и постепенно исчезают травы и цветы, пустеют поля, чтобы потом под снежным пушистым покрывалом погрузиться в сладкую дремоту до нового пробуждения следующей весной». «… на душе удивительно легко, спокойно и тепло, появляется даже ощущение какой-то умиротворённости. Хочется вот так вот стоять и стоять, ни о чём не думать, а просто чувствовать себя частичкой всего того, что происходит вокруг, ощущать необыкновенное единение природы, своего «я» и окружающей действительности. Но вот подходит мой трамвай и приходится «спуститься с небес на грешную землю» [19, с. 335–337].

Конечно, это глубокая лечебно-исследовательская работа психотерапевта-учёного (в том числе, с творческой перепиской с тяжёлой пациенткой). Но пациентам невротическим, неврозоподобным нередко неплохо помогают и более простые (порою элементарные) приёмы метода. Однако непременно задушевные, личностные, живые, клинические.

Психиатр-психотерапевт Алла Алексеевна Бурно (Москва) (2000) так описывает свои приёмы краткосрочной ТТСБ в дневном стационаре психоневрологического диспансера. «В летнее время пациентам предлагается принести на занятие небольшой букет из созвучных цветов и трав, собранных по дороге в диспансер, в диспансерном парке (теперь очень небольшом). Некоторые пациенты впервые в жизни обращают внимание на эти неброские нежные цветы, узнают их названия, впервые замечают их скромную красоту и через эти цветы учатся замечать красоту в обыденном. Составленные букеты ставятся вместе, и в их сравнении отмечаются индивидуальные особенности каждого. Пациенты после этих занятий становятся понятнее самим себе, отмечают свои личностные особенности, улучшается контакт друг с другом, своими близкими в семье» [19, с. 346–347].

Психотерапевтические занятия с элементами ТТСБ, обращёнными к природе и искусству, проводят с давних пор психологи-педагоги Новокузнецка. Это — благородная работа с детьми и подростками со сложной дефензивностью, «лишёнными попечения родителей» (Холопенко Н.А., 2005; Протасова Л.Д., Гилёва Т.А., 2006; Селиванова Л.А., Шихова Т.Ю. 2015). Психолог-педагог Людмила Дмитриевна Протасова (Новокузнецк) заключает своё занятие с детьми 3–4 классов «Изучение характеров на примере Клубники и Земляники» таким образом. «Так и видятся два характера. Клубника — любящая жизнь, солнце, привлекающая взоры и сердца своей естественностью, полнокровием, созвучием с природой, живущая с ней в одном ритме, прекрасная своим сангвиническим жизнелюбием в любую пору своей жизни. Земляника — застенчивая, тревожная, легко «теряющая голову», но прекрасная в своей тонкости» [19, с. 551–552].

Подробнее о работах новокузнечан см.: 19, с. 549–553; 20, с. 103–114, с. 221–262.

Далее — о том, что невозможно вырвать из классического учения о характерах, живущего в методе (в его подробностях или в основах, элементах).

Характер есть «созвездие» стойких, прежде всего природой, конституцией обусловленных душевных (характерологических) свойств. Конституцией в смысле стойкого организмического строя (устройства). Созвездие, обусловленное особенностями природы и общества, внутренней «логикой» (разной в разных характерах). «Логикой» — для своей жизни в человечестве, дабы выжить Человечеству. Поскольку, в отличие от животного царства, человечество способно себя погубить.

Нет «добрых» и «злых» характеров, как нет добрых и злых народов. Добро и Зло вездесущи, растворены в людях и Человечестве. Добро — это защита слабых, любовь, сбережение потомства, дарение радости, созидание и т.п. Зло — разрушение, угнетение, унижение, причинение боли и т.д. В мире людей возможно говорить о природной предрасположенности, склонности человека к добру или злу. Возможно говорить о сгущении этих склонностей в отдельных людях и рассыпанности их в виде «малого» добра и «малого» зла в душе многих обыкновенных людей. Особенно людей с малоочерченными, смешанными, «бесхарактерными» характерами. Человек любого характера, любого происхождения со сгущённым природным (врождённым) добром в душе обычно пытается делать добро людям, всему живому и в самой тяжёлой для него обстановке (разруха, смертельная опасность, концлагерь и т.п.). Человек врождённого зла будет унижать, убивать, разрушать ради корысти, ради зла и среди благодатной жизни. Там, где «малое» добро и «малое» зло перемешаны в человеке между собою, много способны сделать и светлое воспитание Добра и насаждение Зла (в «злой», лицемерной среде). Зло может существовать и в виде «невинного легкомыслия» многих людей, не способных тревожно-критически размышлять, бояться, если тебе самому не грозит непосредственно неизбежное наказание за твое «малое» зло («авось никто не узнает», «все делают так», «грешу понемногу, как все» и т.п.). Это зло в виде слабой совестливости распространено, в основном, повторю, среди легкомысленных, внушаемых, нетревожных людей. «Хочешь жить, пить шампанское — умей вертеться». Это — «банальность зла» (Ханна Арендт).

Возможно говорить не о «злых» или «добрых» характерах, а лишь о различных характерологических «физиономиях» Добра и Зла. Аутистической, психастенической и т.д. [6, с. 336]. Это уязвимая, ответственная тема. Хотелось бы напомнить, по-моему, главное тут.

1. В каждом народе существуют разнообразные природные характеры. В том числе, описанные в классической, естественно-научной характерологии. Есть устоявшиеся с давних пор типичные национальные характеры. Их может быть даже по нескольку в каждом народе. Типичный характер русского интеллигента, типичный американский бизнесмен, типичный немецкий учёный т.д. Это всё известные из естественно-научной характерологии характеры, но с природной предрасположенностью и с типичной национальной окраской.

2. Что это — типичные национальные характеры? Это характеры, несущие в себе в сгущённом виде стойкие (конституциональные) душевные особенности людей, чаще присущие какой-то национальности. Эти особенности свойственны многим людям этой национальности, отчётливо выражаются в Истории и Культуре народа. Крохи (элементы) типичных характеров какого-то народа больше-меньше рассыпаны, рассеяны во всех остальных людях этого народа с разнообразными (в том числе, смешанными) характерами, людях, составляющих этот народ.

3. Говорим о душе народа тогда, когда эти национальные, более или менее выраженные, особенности нравственны, то есть служат Добру. Зло (к нему тоже существует врождённая предрасположенность) — это не Душа народа. Это физиономия зла, которая чаще встречается в данном народе. У каждого народа своя типичная физиономия зла, как и добра. В некоторых случаях зло даже овеяно своеобразной «красотой», «гармонией», «изысканностью». В виде, например, изящного смертоносного кинжала. Или тоже своеобразной, «утончённой» любовью садиста к классической музыке, поэзии, прекрасным цветам и бабочкам. Он даже растроганно вспоминает всё это в своих безнравственных издевательствах над людьми. Нравственное и эстетическое, как известно, могут не совпадать. Любое растаптывающее личность человека, намеренное зло, по-моему, есть зло непростительное и сравнению с каким-то «меньшим» подобным (уничтожающим личность) злом не подлежит. Душа любого народа — это духовная народная, национальная физиономия Добра, созидающая, способствующая сохранению природы, сохранению и развитию всего доброго в народе, его нравственности, способствующая его самолечению в высоком смысле и проступающая в Культуре и Истории этого народа. Например, в народных сказках, другом народном творчестве, в классических произведениях литературы, искусства, науки, в народной и научной медицине, в том числе, в психотерапии. А во времена войн и тоталитарных режимов трагически отчётливо проявляются национальные физиономии зла (разрушения). Но и здесь живёт сопротивляющееся злу освободительное добро, героическая добрая защита от зла.

4. Нет плохих и хороших характеров, как нет плохих и хороших национальностей. Есть хорошие и плохие люди — природой своей и воспитанием. Характер, как отметил уже, лишь по-своему защитно-приспособительное созвездие стойких природно-душевных свойств (аутистических, психастенических и т.д.), уготованное стихийной Природой для поиска своего, характерологического, места человека в Человечестве, дабы Человечество выживало, как стремится выживать всё в живой Природе. Человек с любым характером может быть больше предрасположен к добру (нравственности) или ко злу (безнравственности). Человеческая нравственность имеет свою биологическую, конституциональную основу, как «нравственность» животных — к примеру, забота о детёнышах (Дарвин, Кропоткин). В большинстве случаев природная предрасположенность к добру или злу сравнительно невелика — и здесь, повторю ещё раз, много могут сделать для развития стремления человека к добру семья, школа, вообще культура, религия (то есть разнообразное нравственное воспитание).

5. Всё, о чём сказал, имеет отношение к каждому народу. Всем странам, человечеству для выживания в наше опасное экологическим надломом время, трудными отношениями между странами, накопленным оружием, смертельными для Человечества, военными действиями, — остаётся, по необходимости, сплотиться, сдружиться, как людям с разными характерами в одной семье. В одной семье со своими трудностями, огорчениями, но и утешениями, праздниками.

По законам Природы и Общества Зло как сила разрушения, по-своему оживляющая работу Добра (Созидания, Творчества), всё же должно и будет существовать. Земной рай — волшебная сказка. К примеру, напряжённо-авторитарный человек зла внутренне никогда не согласится с тем, чтобы всё было не так, как он сам хочет. Добро (даже самое малое), повторяю и повторяю, служит созиданию, развитию, а Зло (даже в «красивом» своём самовыражении) разрушает. Это как Бог и Дьявол.

Добро, конечно же, способно диалектически превращаться в нравственную агрессивность, освобождающую униженного человека, униженный народ от истинного зла.

Бывает, конечно, трудно разобраться, особенно людям без врождённого нравственного чутья, где Добро и где Зло. Поэтому к людям с несокрушимым нравственным чутьём сегодня особенно следует прислушиваться. Эти истинные одухотворённые, глубоко размышляющие интеллигенты мира обычно не авторитарны, к власти не стремятся. Но Душа народа их чувствует, и в них — наше спасение.

О том, что в любом народе, в целом, склонности к Добру существенно больше, нежели ко Злу, сужу, в том числе, и из чтения-перечитывания сказок разных народов, всегда рассказывающих народный характер. Всюду Добро побеждает Зло. Даже если в сказке чувствуется характерологическая напряжённость.

Как всё же усмотреть в обыденной жизни искусно спрятанное, готовое по обстоятельствам обнаружиться врождённое зло в любом характере? Есть некая трудно уловимая червоточина, порочность в этой нередко «равнодушной» или даже как бы «доброй» маске зла. Или червоточина в напряжённой борьбе за «справедливость». Уловить это, думается, всё же способны опытные в нравственно-характерологической диагностике клиницисты (в широком понимании). Таким «клиницистом в душе» может быть даже не врач (например, судебный психиатр), а, к примеру, одарённый юрист. Конечно же, почувствовать скрытое зло и, тем более, обосновать это своё чувство — умение редкое, сложнейшее, ответственное. Легче сказать, с чем слишком редко соединяется врождённое зло, способность к нему. С мягкой одухотворённостью. С внутренним естественным добрым светом, огоньком любви к человеку во взоре. С тёплой искренностью. Но не с угодливостью или страстным стремлением наживаться. Правда, всё это нужно тоже, прежде всего, целостно почувствовать, почуять, чтобы заподозрить (лишь заподозрить) скрывающееся зло. Это лишь немногие могут. И ещё важно тут то, что есть люди, мучающиеся совестью за совершённое серьёзное зло и готовые «лечиться» от этой муки неустанным бескорыстным добром. Это случается, например, при перерастании из одних суждений в другие с возрастом человека. В тюремном заключении или даже в высокой должности.

О характерологических типах уголовников см. в работе профессора-психиатра прежнего времени Евгения Константиновича Краснушкина «Опыт психиатрического построения характеров у правонарушителей» (1928) [14, с. 201–226]. Места из этой работы есть и в моей книге [6, с. 211, 246].

Возможное или уже совершившееся психиатрически невменяемое зло (больной не ведает, что творит), опасное для людей и природы, должно находиться под постоянной строгой психиатрической, но человечной охраной.

Для Альберта Швейцера (1875–1965) «гуманность, человечность» есть «подлинно доброе отношение человека к своему ближнему», поскольку «такое поведение соответствует нашей сущности». «Благоговение перед любой жизнью признается само собой разумеющимся и полностью отвечающим сущности человека». «Доброта должна стать действенной силой истории и провозгласить начало века гуманности». «Только победа гуманистического мировосприятия (а значит, отказ от подобного (ядерного — М.Б.) оружия) над антигуманизмом позволит нам с надеждой смотреть в будущее». Иначе «человечество погибнет» («Гуманность», 1961).

Что возможно сегодня прибавить к этому мудрому современному религиозному размышлению о Добре и Зле? Может быть, лишь естественно-научную, проникнутую характерологическим клиницизмом, гуманистическую убеждённость в том, что руководить человечеством отныне должно Правительство подлинно добрых, нравственных, трезвых землян из всех народов. Землян верующих и неверующих, но объединённых человечностью.

Таким образом, характер, исходя из естественно-научного мироощущения, есть, в своей природной основе, как и всё в Природе, Мудрое, но стихийное защитно-приспособительное образование, способствующее выживанию человека. Подробнее — см.: 6, с. 22–38. Необходимы Человечеству для выживания и тревожные, слабые характеры. Это характеры людей, часто склонных к подробным нравственным переживаниям. Этим людям особенно важно знать своё, природой предуготовленное, важное место в человечестве. Вспомним наше занятие о т.н. «слабых» людях — «Родословная альтруизма». О том, что, по Эфроимсону, «выросший» на «биологических основах» нравственности «целый комплекс общечеловеческих чувств и эмоций представляет собой своеобразный универсальный язык, связывающий человечество в единую семью» [37, с. 236–237]. Не поэт, а генетик Владимир Павлович Эфроимсон говорит об этом. Без этого невозможно сегодня выживание Человечества.

Есть, конечно же, немало т.н. «сильных» духом и телом натур с высокой нравственностью. И всё-таки особенно углублённые, тревожные нравственно-этические переживания — удел не богатырей, а «слабых» практичностью, воинственностью дефензивных натур, нуждающихся в защите «сильных».

Живое, естественно-научное изучение разнообразных характеров (детских, взрослых, стариковских), характеров национальных, характерологических физиономий добра и зла, характеров маловыразительных («конформных», внушаемых), примитивных — насущное нынешнее дело на Земле. Современное оружие разных видов смертельно опасно для Человечества в руках скрытых и явных душевно неуравновешенных людей зла. Оружие это должно быть крепко заперто и постепенно уничтожено Будущим Нравственным Правительством Земли. Правительством, состоящим из мудрых и, значит, глубоко нравственных, тревожных, размышляющих, осторожных, глубоко разбирающихся в людях представителей Человечества, на которых землянам возможно будет безоговорочно положиться. Это Правительство, ведомое Духовной Культурой, так организует жизнь Человечества, что людям скрытого зла слишком опасно станет проявлять своё зло и они притихнут.

Вот о чём приходится сегодня мечтать.

Что лежит в основе классификации конституциональных характеров (распределения их по типам), исходя из естественно-научного мироощущения исследователя? В основе лежит, прежде всего, предрасположенность человека к какому-то определённому мироощущению: материалистическому (реалистическому — в принятом понимании), идеалистическому, смешанному (мозаичному). Говорю именно о мироощущении (не о мировоззрении), потому что в слове «мироощущение» больше чувства, нежели в слове «мировоззрение», где больше мысли (взглядов, воззрений, нередко не своих, воспитанных в какой-то среде). Так, человек, склонный по своей природе к материалистическому мироощущению, чувствует природу, в том числе, свою собственную, источником духа. У прирождённого идеалиста, во всяком случае, этого отчётливого чувства нет. Если не с детства, то к взрослости, он постепенно всё более чувствует дух изначально существующим. Даже нередко чувствует некоторую зависимость своей жизни, настроения, поступков от Духа, правящего им и всем миром, чувствует духовную силу, незримо ведущую его по жизни (Провидение). Может быть, поначалу человек такого склада не вполне это осознаёт.

Эта мироощущенческая основа классификации характеров представляется важной, прежде всего, в практической работе. В том числе, в паллиативной медицине. Онколог, психиатр-психотерапевт Татьяна Витальевна Орлова (Москва) рассказывает об этом в своей книге следующее. «Случалось и такое, что пациент в процессе занятий начинал понимать своё религиозное мироощущение, находил свой путь к Богу и решал встретиться со священником, регулярно приходящим в отделение. Пониманию своего мироощущения, своего отношения к религии могло способствовать занятие по творческому сравнению с выбором созвучного из пары репродукций — «Христос в пустыне» И.Н. Крамского с реалистичным изображением Христа или иконы «Спас» Андрея Рублёва, где Дух изображён как подлинная реальность, подлинная истина, и кому-то с этим открывшимся созвучием становилось не страшно умирать. А если был созвучен нерелигиозный свет картины Крамского, то звучала другая истина — поиск своего человеческого смысла, осознание своего земного предназначения» [18,с. 103]. Подробнее описание этого занятия см. в другой работе Татьяны Витальевны [20, с. 283–291].

Есть, конечно, и другие, порою весьма сложные, мозаичные мироощущения. Об этом в следующих занятиях.

Когда спрашивают меня, что же есть «правильное мироощущение», существующее независимо от устройства «природного человеческого аппарата», в чём же вообще состоит объективная правда жизни, — отвечаю, что не знаю этого. Таков мой философский агностицизм. Иначе, кстати, мы приходим к тому, что кто-то из нас совершенен, «правилен» по природе своей, а кто-то «неправилен», несовершенен, примитивен.

К материалистическому мироощущению обычно предрасположены своей природой многие люди с синтонным (сангвиническим), напряжённо-авторитарным (эпилептоидным), тревожно-сомневающимся (психастеническим), застенчиво-раздражительным (астеническим), незрелым (ювенильным) характерами. К идеалистическому — люди с замкнуто-углублённым (аутистическим, шизоидным) характером. К мозаичному (смешанному) мироощущению — люди с простонародным, эпилептическим, полифоническим характерами.

Это всё чаще так, но не всегда. Характерология (естественно-научная) — не арифметика, она требует углублённого клинического (не теоретического) опыта и обобщения [5, с. 49–51]. Существуют характерологические наслоения на стержневое (ядерное) в характере: синтонноподобный аутист, ювенильный психастеник и т.д. В смешанных (мозаичных) характерах само ядро характера расколото на несколько характерологических радикалов: аутистический, синтонный, психастенический и т.д. Всё это в своём соединении с типами телосложения (тоже часто смешанными) не может не влиять и на природную предрасположенность к определённому мироощущению человека.

Напомню, что существуют ещё и характерологические радикалы как «характеры» в широком смысле. Такие «характеры», в отличие от «чистых», генетически обусловленных характеров, — характерологические образования, лишь похожие на какие-то настоящие характеры. Они отличаются от «чистого» характера какими-то нарушениями-свойствами, причинёнными внутренними или внешними воздействиями (мозговые патологические процессы; тяжёлая, полная унижений жизнь в детстве и т.д.). Эти воздействия нарушают генетическую предрасположенность к становлению «чистого» характера. Развивается, например, особая, характерологически нарушенная гневливая дефензивность (переживание неполноценности), особая (например, грубо органическая ) агрессивность и т.д.

Несколько маловыраженных характерологических радикалов в ядре характера часто встречаются и у душевно здорового человека без всяких способных вызвать это вредных воздействий. Тогда говорят либо о здоровом («нормальном») характере из разных радикалов, либо (при преобладании какого-то радикала) — о «характере» (по преобладающему радикалу) в широком смысле.

Наконец, говорят о синтонном радикале у здорового человека, у циклоида, у циклотимика, у циркулярного больного. Или — о полифоническом характере (из разных радикалов) у здорового человека, человека с полифоническим (шизотипическим) расстройством личности, у больного шизофренией. Термин «радикал» указывает на единый родственный «корень» (radix — лат.). Но это вовсе не означает, что душевные образования, объединённые этим «корнем», станут превращаться, перерастать друг в друга.

Приведу пример отважной работы в нашем методе психиатра-психотерапевта Ольги Борисовны Левковской (Москва). Ольга Борисовна работает в детско-подростковой психиатрической психотерапии с серьёзными отличиями от работы со взрослыми людьми. Автор отмечает, что «многие «взрослые», очевидные объяснения трудно принимаются подростками, и нужно освещать их, опираясь на уже сформированные функции и на доступные возрасту категории, образы». О.Б. Левковская поясняет, что, например, ощутимые затруднения вызывает разъяснение различий в мироощущениях человека. А это, как упоминал выше, основа психотерапевтической классификации характеров в методе. В то же время, современные подростки в школе уже «обучаются выдвигать свои собственные гипотезы». Основываясь на этом, О.Б. Левковская рассказывает, как в своём психотерапевтическом занятии с группой разъясняет дело «на примере биографии нашего современника, великого учёного и популяризатора науки, британского астрофизика Стивена Хокинга (1942–2018)». «Независимость духа Хокинга от телесно-физического аспекта, а также полёт и смелость его научной мысли хорошо прослеживаются в истории жизни этого учёного, заболевшего тяжким неврологическим недугом (боковым амиотрофическим склерозом) в юности и оказавшегося прикованным к инвалидному креслу более 50 лет, до конца своих дней. Полный паралич (за исключением мимической мышцы щеки и пальца одной руки), затем потеря голоса не стали препятствием для научных изысканий Хокинга. Именно вдохновенное творчество, по-видимому, оказалось главной целебной силой, которая не только подняла Хогинга над смертельным недугом, но и буквально продлила ему жизнь. … Как и для многих других замкнуто-углублённых людей, материальная субстанция, беспомощность физического тела не воспрепятствовали Хокингу, его сознанию, идеям глубоко исследовать устройство вселенной, теорию Большого взрыва, чёрные дыры». Автор даёт практические советы для проведения занятия и подчёркивает, что дело тут не в расширении «научной эрудиции» пациентов, а в том, чтобы показать («как это принято В ТТСБ») «сильные стороны идеалистического душевного склада, с лёгкостью выдвигающего самые невероятные гипотезы, исходя не из эмпирических, т.е. полученных опытным путём данных, а из самого «мира идей», и только в дальнейшем отыскивающего им доказательства (поиском доказательств могут заниматься также люди реалистического склада)». Выразительно название работы Левковской: «Идеалистическое versus реалистическое (материалистическое) мироощущение, объяснительные подходы в психотерапии подростков» (журнал «Психотерапия», 2019, № 1 (193), с. 40–48).

Посильное постижение характеров в нашем методе служит, конечно, не только тому, чтобы научиться разбираться в людях и в себе самом в поисках своей жизненной дороги. Важно, что этот поиск происходит в творческом общении с созданиями природы, искусства, науки и в другом разнообразном творческом самовыражении. Важно, чтобы на основе повторимого (характерологического) открылось неповторимое целостное содержательное творческое вдохновение. Именно оно есть важнейшая целительная сила. Это перекликается с тем, что психологи называют «гештальт» (изначально духовная целостно-неповторимая форма). Но для клинициста это — природно-душевный целостный подъём уникальных природных жизненных творческих сил. И он тоже, как и «гештальт» гештальт-терапевтов, побуждает к «завершению», но в целительном углублённом творчестве. По-видимому, понятие «творческое вдохновение» в нашем, естественно-научном, разумении приближается к понятию «земной гештальт» (земной неповторимый образ).

Помещаю здесь свою давнюю краткую характерологию, опубликованную в коллективном «Практическом руководстве по Терапии творческим самовыражением» (2003) [19, с. 97–105], с некоторыми сегодняшними поправлениями (2023 г.).

О здоровых и болезненных характерах

Определенным врожденно-патологическим (психопатическим) характерам, как известно, соответствуют определенные здоровые характеры такой же структуры (рисунка), но без патологической выраженности черт этого характерологического рисунка (их называют еще «акцентуации»). Попытаюсь высветить, по возможности, в каждом случае самое существо каждого характерологического рисунка (радикала), не входя в специальную дифференциальную диагностику между психопатиями, между психопатией и душевной болезнью, между больным и здоровым (акцентуацией). В заголовках этого «характерологического букваря» вслед за названием психопатии помещаю в скобках название соответствующей ей акцентуации.

I. Циклоидная психопатия, или циклоиды (циклоидная акцентуация, циклотимы, синтонные, сангвиники)

Описаны, прежде всего, Эрнстом Кречмером (1921) и П.Б. Ганнушкиным (1933).

Два связанных между собою свойства объединяют разновидности всех психопатов и акцентуантов этой группы: синтонность мышления и чувствования и спонтанные циклические (круговые) перепады настроения.

Синтонность — понятие, предложенное швейцарским психиатром-классиком Эугеном Блейлером (1857–1939). Слово происходит от греч. syntonia (созвучность, согласованность) и переводится на русский точнее всего как «естественность», «вместе». В общении с синтонным человеком всегда чувствуешь его естественный отзвук, участие, теплое или лукавое, угрюмое. Он как-то естественен, участлив даже в своем гневе. Объясняется это тем, что в естественности радость и печаль всегда вместе. То больше одного, то больше другого. Отсюда и круги (циклы) настроения — от радости к печали, грусти.

Циклоид (все, что пишу здесь о психопатах, свойственно и соответствующим им акцентуантам, но, понятно, в здоровых, неболезненных размерах) природой своей чувствует изначальность материи, телесности по отношению к духу. Ему дороже всего реальный мир, окружающая нас действительность, которой он чувственно дышит, и потому он нередко любвеобильный гурман и склонен к практической деятельности, к живой работе с людьми, к предпринимательству. Нередко особой практической живостью мысли весьма способен к сложным и успешным коммерческим, банковским операциям. Он реалист в принятом смысле, как и эпилептоид, психастеник, но он, в отличие от них, синтонный реалист, то есть заражающий теплым светом естественности, искренности. Таков он даже в своих аферах, плутнях (Остап Бендер), в своей фальстафовской безнравственности. Психопатический (или соответствующий акцентуированный) склад личности не заключает в себе нравственность или безнравственность. Только данный конкретный психопат (акцентуант) может быть нравственным или безнравственным по причине, прежде всего, врожденных своих задатков на этот счет. Но преступление циклоида, проникнутое естественностью (оно не может быть здесь садистически-жестоким, зловещим), как-то обезоруживает, не вызывает тягостной неприязни, потому что естественность (неприкрытость фальшью и т.п.) — это сама Природа, Естество, и, значит, это то, что как будто могло бы случиться с каждым из нас. Но преступление есть преступление.

Спонтанные циклические перепады настроения — это движение настроения (и без понятных внешних причин) по кругу — от солнечной веселости к хмурой, тревожной печали. Печаль и веселость здесь мягко растворены друг в друге. И самый веселый циклоид в глубине души несет обычно хотя бы готовность к тревоге-печали, а самый грустный и малоподвижный склонен время от времени светиться внутренним жизнелюбием, юмором. «Грустные» спады и «веселые» подъемы (нередко провоцируемые жизненными событиями) обнаруживаются чаще на несколько часов-дней, а между ними — сравнительно тихо. У некоторых настроение тягостно меняется-пляшет по многу раз в день, другие долгие годы пребывают в деятельном и сверхдеятельном оптимизме, в восторге уютного жизнелюбия с легкими, малозаметными спадами, а третьи могут проводить долгие годы в тревожной печали с несправедливым чувством вины. Но все они (каждый по-своему) синтонны.

Пикническое («плотное» — с латыни) телосложение, характерное здесь, — есть преобладающее (особенно во второй половине жизни) отложение жира в области лица и живота при всей мягкости-естественности психомоторики. Сравнительно глубокая грудная клетка при умеренной ширине плеч, что видится ясно и в еще худощавой юности. (Другие телесные особенности психопатов (акцентуантов) — особенности вегетатики, предрасположенность к соматическим болезням и проч. — здесь не затрагиваю.)

Указанными душевными особенностями циклоидов дышит их творчество. Отечественные знаменитые циклоиды (сангвиники) — Пушкин, Глинка, Кипренский, Тропинин, Ф. Васильев, драматург Островский, Поленов, Куинджи, Бородин, Кустодиев, Сеченов, хирург Пирогов, психиатр Корсаков. Конечно, о душевном складе (характере) знаменитых людей прежних времен, с которыми не встречался в жизни как врач, возможно говорить, изучая их творчество и воспоминания современников, лишь с известной вероятностью.

II. Эпилептоидная психопатия, или эпилептоиды (эпилептоидная акцентуация, эпитимы, авторитарные)

Описаны, прежде всего, российским психиатром М.О. Гуревичем (1913), швейцарской исследовательницей Ф. Минковской (1923), П.Б. Ганнушкиным (1933), Э. Кречмером и В. Энке (1936). Входят в единый конституционально-генетический круг «эпилептик — эпилептоид — эпитим», аналогичный кругам «циркулярный больной — циклоид — циклотим» и «шизофреник — шизоид — шизотим».

Главная душевная особенность эпилептоидов — прямолинейность-авторитарность их мышления и чувствования. Прямолинейность — противоположность живости, гибкости, склонности к сомнениям, сверхуверенность в своей правоте. Авторитарность же, растворяющаяся в прямолинейности, — это склонность к удовольствию от власти, агрессивное стремление подчинять себе, сердитая напряженность, постоянно чувствующаяся в таких людях. Как и циклоиды, они отличаются обычно мощными влечениями (сексуальным, пищевым), взрывчатостью, но не с естественной (непосредственной), а с агрессивно-разрушительной окраской. Склонные к властно-административной, организаторской работе, но, в отличие от циклоидов, малоспособные к живым, разумным компромиссам, подозрительные, честолюбивые, не могут по причине своей прямолинейности хорошо понимать, чувствовать людей, предвидеть их поступки. Поэтому они нередко обманываются в людях. Безнравственные эпилептоиды жестоки с подчиненными, рабски-ласковы с начальниками. Нередко, питаясь мщением, делаются садистическими преступниками, тиранами, приносят горе своему народу, но чаще — своей семье. Сладкая маска благожелательности обычно говорит здесь о возможности утонченного коварства. Нравственные эпилептоиды нередко страдают за свою честную прямолинейность, неповоротливое благородство.

Телосложение — чаще атлетическое (широкоплечие, с солидной мышечной массой). Эпилептоид по природе своей воин во всех отношениях и во всякой профессии.

Творчество эпилептоидов обнаруживает их сердито-авторитарную напряженность-солидность, добросовестность, воинственную тягу к справедливости, нередко — уничтожающее своей едкостью агрессивно-сатирическое разоблачение. Это Суриков, Верещагин, Салтыков-Щедрин.

III. Психастеническая психопатия, или психастеники (психастеническая акцентуация)

Описаны П.Б. Ганнушкиным (1907, 1933), И.П. Павловым (1935).

Будучи также реалистами, они, по причине своей природной чувственной бедности, жухлости (в противовес циклоидам и эпилептоидам), почти постоянно испытывают более или менее выраженное тревожное чувство эмоциональной измененности (мягкая деперсонализация), противоположное чувству естественности. С этим связана их всегдашняя тревожная неуверенность в своих чувствах, поступках с обостренным переживанием вины и понятная защитная склонность к подробным, аналитическим размышлениям по поводу того, что к кому и как они чувствуют, как поступают и что думают. Психастенический художник Клод Моне в своем страдании, как известно, застыдился своей профессиональной заинтересованности игрой красок на лице только что умершей жены, которую очень любил. Эта неуместная заинтересованность как раз и объясняется психастенической неспособностью чувствовать естественно, переживанием своей душевной измененности в виде, например, эмоционального онемения, осознанной туманно-мягкой «отодвинутости» от горя в трагической ситуации. При том, что, скажем, не менее тревожный естественный циклоид обычно в подобном случае искренне переживает, плачет, и ему в это время не до анализа красок. Такого рода характерологической неестественностью объясняется и нерешительность, непрактичность психастеника в житейских делах: чувство не подсказывает ему естественный выход из какого-то положения, а размышления, анализ нередко запутывают. Тревожная психастеническая неуверенность в себе захватывает, прежде всего, две жизненные темы: 1) неуверенность, тягостные сомнения (с ожиданием беды) по поводу своего здоровья (ипохондрические переживания, ипохондрия — переживания по поводу болезней, которых на самом деле нет) и здоровья самых близких людей и 2) неуверенность нравственно-этического порядка — совестливое переживание, также наполненное сомнениями, но уже по поводу своих отношений с людьми, своих, возможно, поранивших кого-то поступков. У одного и того же психастеника по временам, по обстоятельствам может главенствовать в переживаниях то одна тема, то другая.

Нравственные психастеники склонны мучиться нравственно-этическими переживаниями и тревогой за близких. Говоря, однако, об отношении охваченного творчеством человека к другим людям, в том числе близким, родным, важно учитывать следующее. Сосредоточенный на своем творчестве, не способный по причине психастенической инертности быстро из него вылезти, переключиться (даже когда в семье несчастье), психастеник нередко все страдания вокруг и даже страдания близких, любимых людей невольно воспринимает, больше или меньше, как материал для своего творчества. Ему трудно отвлечься от своей работы горем близких. Так, живописец, захваченный работой над картиной, как бы не слышит слов жены о том, что ребенок тяжело болен или даже уже умер, и не может прервать свою работу. Страх же собственных возможных болезней, смерти объясняется у творческого психастеника, главным образом, опасениями, что телесная катастрофа помешает ему завершить какое-то свое дело, выполнить свой душевный долг. Или психастеническая ипохондрия объясняется опасениями пребывать в беспомощном состоянии в тягость близким и т.п. Т.е., в конечном счете, и ипохондрические расстройства нередко проникнуты здесь также нравственно-этическими переживаниями, имеющими иногда безнравственную изнанку. Все это характерно и для других творческих психопатов с выраженной психастеноподобностью.

Блеклая чувственность психастеника (пищевая, сексуальная) не туманит ему голову. Практически все его душевные движения проникнуты подробным, аналитическим размышлением. Но это не мешает ему быть чеховски-теплым, заботливым.

Свойственный психастенику конфликт чувства неполноценности (сказывается неуверенностью в себе, робостью, застенчивостью и т.п.) с ранимым самолюбием может звучать в душе у различных психопатов (акцентуантов), но у психастеника (психастенического акцентуанта) этот конфликт разыгрывается на почве отмеченной выше деперсонализационности («животной», подкорковой жухлости), инертно-реалистической, тревожно-аналитической мыслительности — и в таком виде является ядерным, составляя самое существо душевного склада.

Как и всякий застенчивый, страдающий от своей робости, стеснительности человек, психастеник, особенно молодой, приспосабливаясь к обстоятельствам, нередко стремится (в основе своей бессознательно) играть для людей свою развязно-нахальную противоположность (сверхкомпенсация). Это может звучать и в творчестве, в письмах, например, молодого психастенического прозаика (как находим это, например, у Чехова).

Телосложение — чаще астено-диспластическое: хрупкая (астеническая) узость тела сочетается с разнообразными телесными диспропорциями вследствие неправильной закладки (диспластика). Психомоторика также неловкая — нет «животной» точности, пластичности движений.

Постоянное инертное кропотливо-нравственное со склонностью к сомнениям и самообвинению копание в себе, понятно, излишне с точки зрения естественно, трезво чувствующего человека. Оно может «задушить» домашних тревожно-мелочным занудством, попортить жизнь близким и сослуживцам сверхпринципиальностью, сверхщепетильностью, даже иногда вырождаясь при этом практически в безнравственность. Но работа добросовестного тревожно-нравственного сомнения, пытающегося разобрать, осмыслить то, над чем обычно не задумываются люди здравого смысла, дарит нам и одухотворенно-скрупулезные исследования психастенического Дарвина, и великую психологическую прозу Толстого и Чехова. Толстой, конечно, эпилептически-мозаичен своим складом, но, несомненно, в этой мозаике выходит вперед богатая психастеноподобная грань. С другой стороны, переживание душевного онемения, неверности своих чувств побуждает психастеников-живописцев к оживляюще-импрессионистическим краскам. Из отечественных знаменитых психастеников (психастенических акцентуантов) отмечу Баратынского, Белинского, Чехова, Павлова, Станиславского.

Э. Кречмер не признавал психастенический характер. Он относил одних психастеников (в нашем понимании) к шизоидам, других (например, Дарвина) — к циклоидам. К шизоидам Э. Кречмер относит и Л. Толстого.

На Западе гораздо меньше психастеников, нежели в России. Если типичный западный интеллигент — шизоид (шизоидный акцентуант) или ананкаст, то типичный российский, чеховский интеллигент — психастеник (психастенический акцентуант) или человек иного характера, но все же с налетом психастеноподобности.

IV. Шизоидная психопатия, или шизоиды (шизоидная акцентуация, шизотимы, аутисты)

Описаны, прежде всего, Э. Кречмером (1921) и П.Б. Ганнушкиным (1933).

Главная особенность — аутистичность мышления и чувствования. Аутистичность (термин Э. Блейлера; от греч. autos — сам) есть, думается, не просто «преобладание внутренней жизни, сопровождающееся активным уходом из внешнего мира», как отмечает Э. Блейлер (1927). Уходить, прятаться в свой внутренний мир от ранящей действительности могут по-своему и реалист-психастеник, и фантазер-истерик. Понимаю аутистичность более узко и сложно — как способность чувствовать свое душевное, духовное изначальным, первичным, самособойным по отношению к телу, материи, искрой вечного, бесконечного, правящего миром Духа в себе, частицей подлинной реальности — Истины. Нередко к такой способности чувствовать Дух шизоид приходит только с годами, в зрелом возрасте. Но уж, во всяком случае, в отличие от реалистов, он не чувствует свое тело так отчетливо-ясно источником духовного в себе, не в состоянии уверенно ответить на этот вопрос. И тогда окружающая нас действительность, воспринимая так, как, например, изображена художниками-реалистами (Саврасов, Левитан, Поленов), представляется уже не Истиной, а лишь бренной оболочкой Истины (эту телесную оболочку по-своему снимают с мира своей живописью и Модильяни, и Кандинский). Или же земные формы художником подробно сохраняются, но тоже без ощущения телесности. И тогда в красоте природы и человека ощущается породивший их Творец, который сам и есть эта Красота, Гармония (Боттичелли, Борисов-Мусатов). Аутистичностью (в таком понимании) и объясняется насыщенное изначальной духовностью символическое творчество шизоидов (художественное и научно-психологическое, философско-идеалистическое, математическое и другое теоретическое). Символ, как обычно чувствует его аутист, несёт в себе крупицу вечного, бесконечного Духа. Будь то символ поэтический, музыкальный, математический. Для аутиста изначальная Красота, Гармония и есть подлинная реальность, высшая ценность. А живая, земная полнокровная жизнь, конкретные люди, в которых не так ясно проступает эта Красота, как, например, в прекрасной бабочке или птице, нередко оставляют аутиста равнодушным, порою он даже жесток к ним. Вместе с тем, шизоид может быть весьма предприимчивым, изобретательным в практических делах (хотя и здесь чувствуется его теоретичность, некая геометричность-логичность во всем). Он может быть остро чувственным в еде и любви, но и здесь нередко обнаруживает змеино-пылкую отрешенность от полнокровно-земного, отсутствие живого, естественного тепла. Шизоид способен принести громадную пользу Человечеству тем, что служит идее Добра, как Гааз или Швейцер. Здесь все-таки, в отличие от циклоидов, главенствует Идея, Вера, воплощающаяся в земную работу, а не конкретно-непосредственная жалость к страдающим рядом (вне его теоретических, аутистических размышлений). Но шизоид может своим служением Красоте, Истине (глубоко по-своему, конечно, понимаемой) принести и серьезный вред людям, к примеру, в качестве бескомпромиссно-жестокого революционера, по-своему одухотворённого своей идей зла, разрушения. Конечно же, всё это очень сложное и ответственное размышление, но необходимое для понимания людей.

Таким образом, изначальные, аутистические, концепции разных шизоидов могут быть глубоко гуманными, нравственными, человечными и в житейском отношении, служа Добру, и могут быть безнравственно-жестокими, служа Злу. Врождённое и воспитанное (в какой-то мере) добро и зло в большом и малом выражении делает шизоидов (аутистов) такими непохожими друг на друга.

Телосложение шизоидов чаще лептосомное (узкое — с лат.) или диспластическое. Лептосом, в отличие от астеника, довольно крепок, жилист.

Типичные наши нравственные аутисты в литературе, искусстве, науке — Рублев, Лермонтов, Тютчев, Волошин, Паустовский, Мейерхольд, Шостакович, Пастернак, Ахматова, Лобачевский, авиаконструктор Сикорский, религиозные философы — В. Соловьев, С. Булгаков, С. Франк, Бердяев.

V. Истерическая психопатия, «истерики» (истерическая акцентуация, демонстративные личности)

Описаны, прежде всего, П.Б. Ганнушкиным (1909, 1933). Главная особенность — подогретое пышной эмоциональностью, чувственностью сильное стремление почти постоянно пребывать в центре внимания, восхищать или возмущать собою (хоть через интриги, вранье) без способности достаточно критически оценивать это свое желание, поведение. Это в известной мере свойственно и многим циклоидам, эпилептоидам, органическим психопатам, способным вытеснять из сознания неугодное, неприятное широкой эмоциональной волной. Но там все же побольше критической способности, побольше, особенно у циклоидов, душевного участия-тепла к людям и животным. Истерический психопат, пылая красочными эмоциями, горячо любит лишь себя самого, и его отношение к людям, оценка их и их способностей и т.д. — полностью зависят от того, как они к нему относятся, насколько от них зависит его удовольствие демонстрировать себя. Самые неприятные ему люди — это люди, не замечающие его или подсмеивающиеся над ним. Им достается и его жестокая клевета, и пронизывающий холод. То есть эгоцентризм здесь в самой природе личностного ядра. Трудно говорить о мироощущении неустойчивого истерика. Оно драпировочно, ибо истерик такой, каким хочет себя сегодня видеть и любить под влиянием захвативших его разговоров, моды и т.д. Или ему важно кого-то чем-то удивить. То он — искренний идеалист, то такой же искренний материалист, то презирает философию. Во всем этом (в том числе и в яркой красочности воображения) видится ясно душевная незрелость (детскость, инфантилизм). Истерик — не просто вечный ребенок, а холодноватый, порою даже «стервозный» ребенок. Он не может быть по-настоящему добрым и сочувствующим, глубоким, духовно сложным, мудрым. Все это он может только изображать внешне-яркими, загадочно-чарующими, театральными средствами. Обычно ему свойственна и не-детская остро-пряная чувственность (пищевая, сексуальная) с художественными переливами. Думается, в этом и есть ценности его художественного (в том числе театрального) творчества. Вообще, думается, не следует забывать, что ребенку, юноше многое прощается и что в душевной незрелости, красочной ювенильной художественности есть своя прелесть.

Телосложение, психомоторика также нередко несут в себе следы детскости (моменты миниатюрности, детски-живой подвижности). М.О. Гуревич считал характерным для истериков именно инфантильно-грацильный тип телосложения (Гуревич М.О., 1930).

Наши знаменитости истерического склада — Марлинский, Северянин, Бунин, Вертинский, Брюллов, Семирадский.

Кстати, многие современные эстрадные певцы во время исполнения песен истерически суживаются сознанием («балдеют») и заражают этим стадионы душевно-незрелых слушателей. В сущности, это то же самое, что происходит с шаманом и его «пациентами» во время камлания.

VI. Неустойчивые психопаты (неустойчивые акцентуанты)

Описаны, прежде всего, П.Б. Ганнушкиным (1933). Они родственны истерикам: так же душевно незрелы, с преобладанием красок-образов над мыслью, тоже нередко с грацильностью в телосложении. Но в их вечно детской душе на первый план выходит не холодноватый эгоцентризм, а тихая или бурная неустойчивость мыслей и чувств, сочетающаяся с душевной мягкостью, нежностью, теплотой, задушевностью, «симпатичностью» (хотя и это все весьма поверхностно-неустойчиво, на это ни в коем случае нельзя положиться). Однако именно вследствие этой теплой лиричности живописное, театральное и поэтическое творчество неустойчивых, даже быстро и легко спившихся (что здесь характерно), захватывает порою до щемления в сердце (пример — есенинская поэзия).

VII. Органические психопаты (здоровые акцентуированные органические личности)

Описаны, прежде всего, Г.Е. Сухаревой в середине XX века (Сухарева Г.Е., 1959). В основе этой психопатии (акцентуации) — анатомическое нарушение-огрубление тела, мозга (обычно врожденной природы), что обусловливает и повреждение, огрубление психики. Телосложение — диспластичное с «букетом» дегенеративных признаков (это может быть тяжелая нижняя челюсть, или низкий покатый лоб, или длинные, «обезьяньи» руки, масса всяких «мелких уродств»). Душевный склад представляет собою мозаику различных изначально огрубленных, нередко потускневших от огрубленности характерологических радикалов (циклоидного, шизоидного, истерического и т.д.). У одних на передний план выступает один радикал, у других — другой. Органические психопаты (акцентуанты) бывают и злые, безнравственные, и благородные, с виноватым переживанием своих даже мелких проступков. Но душевной тонкости, одухотворенности, сложной болезненной совестливости тут не встретим, а встретим обычно шумную неуравновешенность, нередкие взрывы недовольства, грубоватую застенчивость и т.п. Вследствие указанного творчество здесь по большей части благодушно-тривиальное, задушевно-грустно-простоватое, тускловато-сусальное или тупо-авторитарное, при том что эти люди иногда стремятся занимать начальнические посты в науке и искусстве. К органическим акцентуантам не относятся здоровые простонародные люди.

Кратко описанные здесь варианты психопатий (акцентуаций) имеют много разновидностей внутри себя, приближаясь через эти разновидности к другим вариантам (внешняя похожесть). Но основная, главная особенность варианта (его ядро), в общих чертах, сохраняется во всех разновидностях.

Примечание (2023 г.): простонародный характер описан в настоящем пособии (см. восьмое занятие).

Продолжение следует.

Список упоминаемых источников опубликован в первой статье цикла (прим. ред.).